пальто и кожаные куртки рабочих, черные и серые шинели матросов и солдат, зипуны и армяки крестьян, при слабом электрическом освещении в коридорах, в тумане из табачного дыма и сырости смешались в одну плотную массу, жужжавшую, как пчелиный улей. Многие были вооружены револьверами, винтовками, ручными гранатами и пр.
Бой разгорался…
Я вошел в большой зал. Там заседал съезд. Белый зал, мерцающий множеством огней, заполненный до краев делегатами съезда и представителями от фабрик и воинских частей, дышал энтузиазмом. Казалось, что эти холодные, расточающие обильный свет стены, созданные рабочими руками на утеху лощеной великосветской знати, замерли в немом удивлении перед зрелищем величайшего революционного действия.
Активная решимость, выкованная опытом длительной классовой борьбы, спокойная воля и целеустремленность — вот черты, характеризующие настроение съезда.
После ухода соглашательской верхушки, съезд, руководимый нашей партией (кроме большевиков, на съезде остались меньшевики, интернационалисты и левые эсеры), начал возглавлять восстание, начатое ленинградским пролетариатом и гарнизоном. Съезд заслушивал информацию о начавшейся борьбе и приступал к организации восстания в Российском масштабе.
Внезапно по съезду, как порыв ветра, пронеслось движение. Послышались крики, раздались аплодисменты. Сначала по одному, потом группами, повскакали с мест делегаты, вытянулись шеи. Загорелись радостью, надеждой, огнем воодушевления, преданностью, пламенной лобовые тысячи глаз. Съезд поднялся, как один, с мест, подался вперед и жарко рукоплещет. Волны рукоплесканий и кликов то несутся вперед к трибуне, то, отраженные стенами, падают обратно в массу съезда, чтобы вызвать еще большие взрывы восторгов и пламенные вихри революционного энтузиазма, центром которого был появившийся на трибуне Ленин.
— Да здравствует ЛЕНИН! Да здравствует вождь мировой рабочей революции!
Ленин — человек среднего роста, с крепкими широкими плечами, имеющий небольшую полноту, делающую более заметными ширину его груди и высоту плеч, с большой лысой головой, с огромным выпуклым лбом, переходящим сверкающими линиями мощных полушарий темени к объёмистому затылку, головой, стройно поставленной на невысокой шее и почти всегда слегка подающейся назад, с рыжеватой бородкой и волосами, сохранившимися на висках и на затылке, с целомудренным, всегда окрыленным иронической усмешкой ртом, с черными глазами, которые издали казались узкими, а вблизи раскрывали недосягаемую бездну знания, опыта, наблюдательности, молниеносной хитрости, проникновения, волевой активности и неукротимого огня его революционного темперамента.
Он начал говорить,[9] когда в зале еще стоял гул от возбуждения, охватившего всех при виде горячо любимого вождя.
Когда Ленин говорил, его голос, легкий, быстрый, немного повышенный, слышен прекрасно, даже сидящим далеко от него в конце большого зала. Его речь — плавная, темп быстрый, переходящий, в моменты наивысшего подъёма, в скороговорку. В его голосе редко слышались низкие ноты и часто, особенно при атаке врага: буржуазии, помещиков и их лакеев, — поднимался до самых высоких нот. Смотря по тому, кого он имел в виду и что составляло содержание его речи, в высоком напряжении его голоса звучали то негодование, ненависть и сарказм по адресу врагов, то терпеливое внимание, страстное стремление разъяснить, вскрыть ошибку, или даже юмористически подчеркнуть удивление, как это, дескать, не понимают такой простой вещи, то гигантский волевой ток стремительно развивающейся теоретической мысли, то всеобъемлющее старание величайшего мастера организации осуществить намеченный план.
О социализме Ленин говорил совершенно простыми словами, так, что было понятно всем. Ленин в совершенстве владел мыслью и потому так богат, полнозвучен и понятен был его язык. У него была совсем особая, своя, неповторимая манера вести себя на ораторской трибуне. Поражала необычайная простота его обращения к слушателям. Своей речью он как-то сразу создавал настроение горячего товарищеского участия всех членов собрания в общей работе. Задушевная скромность, классическая простота и короткость его жеста придавали неотразимую убедительность его слову, такому же округлому и крылатому, как жест, и углубляли плавное величие его стремительной речи.
Вот он появился на трибуне и ждет, когда окончатся неизбежные овации, несколько смущенный ими, улыбающийся или серьезный, то покачивая головой, то потирая свою лысину правой рукой, то торопящими жестами призывая к вниманию.
Первое слово: Товарищи! облетает нетлеющей искрой массу слушателей. Все глаза с разгорающимся вниманием направлены к нему, запечатлевая на всю жизнь великую работу Ильичевского ораторского гения.
Ленина во время речи было можно сравнить с машиной огромной мощности, которая с чудесной легкостью творит величайшую работу. Он стоит немного откинувшись назад, заложив обе руки за вырезы жилета по сторонам груди, и говорит, говорит… Мысль развивается и осложняется. Он подчеркивает наиболее многозначительные ее формулировки, отмечает ее логические звенья, разделяет и направляет потоки мыслей и слов, выражает чувства и страсти, порождаемые в нем речью, убедительными и волнующими жестами рук. Когда он концентрирует внимание слушающей его массы на каком-либо трудном теоретическом положении или важном политическом выводе, он поднимает обе руки перед лицом, ладонями внутрь, часто двигает ими вперед и назад, как бы прокладывая этим путь к правильному пониманию мысли. Иногда он быстро отходит назад, на мгновенье останавливается, точно для того, чтобы занять еще более крепкие позиции для наступления на врага или чтобы пойти по вернейшему пути к намеченной цели. Призывая массы к бою, указывая им наибольшие опасности и трудности, которые нужно победить, раскрывая перед ними перспективы социалистического строительства, Ленин устремляется вперед, делая большой взмах правой рукой, как бы раздвигая ею пространство.
Вот он наклоняет набок голову, смотрит исподлобья острым взглядом и часто, часто говорит. Речь льется непринужденно и свободно, а он как бы помогает ей спорными движениями рук и кистей, вылепляя образ или подготовляя место для большой мысли, которая не укладывается в короткой фразе.
Что бы Ленин ни говорил, для трудящихся он всегда был своим. В тот момент он говорил о мире.
— Мы должны, говорил он, помочь народам вмешаться в дело мира. Обращаясь к правительствам и народам, мы должны выдвинуть неурезанной нашу программу мира без аннексий и контрибуций…
* * *
Окончив работу в Организационной комиссии, я весь отдался агитационной работе, которая тогда тесно переплеталась с организацией восстания в рабочих и солдатских массах.
Наша агитация в дни Октября была прямым призывом к бою, одним из участков фронта гражданской войны. В ней слышалась канонада большевистской артиллерии против войск Временного правительства, крики воодушевления красных штурмовых колонн и смертельные схватки с врагом.
Под непосредственным руководством ЦК партии Военно-Революционный Комитет в Петрограде успешно развивал военные операции против конного корпуса Краснова и восставших против Советского правительства юнкеров. 29 октября (11 ноября) Краснов сдался, юнкера были разгромлены. 2 ноября (15 ноября) восстание победило и в Москве. Началась колоссальная напряженная работа по организации аппарата власти.
5 ноября, когда я
