сидел в Смольном и писал статью в первый официальный орган Советского рабоче-крестьянского правительства, ко мне подошел Владимир Ильич и сказал мне, чтобы я немедленно ехал в Пензу, так как теперь очень важно довести до конца революцию в провинции. И в тот же день я выехал из Петрограда в Пензу. [10]
Глава II
В ПЕНЗЕ[11]
В Пензу я приехал 16 ноября (по нов. стилю). Вполне ясного представления об Октябрьском перевороте в Петрограде и Москве в рабочих и крестьянских массах губернии и в Пензенском гарнизоне не было. Большевистские газеты в Пензу еще не доходили, а московская буржуазная печать изображала восстание, как «анархию», которая будет сломлена партиями порядка. Они рассказывали о том, что большевики варварски разрушили все «национальные» культурные ценности в обеих столицах, вопили о разрушении артиллерией церкви Василия Блаженного, Кремлевских храмов и Иверской божьей матери и самого Кремля.
В порыве ханжеского юродства, воздев руки кверху, буржуазия сыпала проклятиями по адресу святотатцев большевиков, надеясь этими причитаниями вызвать в народных массах националистический угар.
Первое, что бросалось в глаза в Пензе, — это полная дезорганизация и сумятица во всем, что касается нормального выполнения жизненных функции большого города. Жители города голодали, рабочие не получали заработной платы, старая губернаторская колымага правительственных учреждений, немного починенная и подкрашенная в февральской революции, еле двигалась и готова была рассыпаться на все свои ржавые, скрипучие колесики и винтики. «Реформированные» чиновники[12]казенных, контрольных и пробирных палат, уже жившие душа в душу с эсеровскими и меньшевистскими помазанниками Керенской власти — Федоровичем, Степановым, Болдовым, Индустриевым[13] и проч. — строчили бесконечные «входящие» и «исходящие» о «революционных беспорядках» и усердно доносили обо всем высшему правительству.
Впрочем, иногда судьба даровала пензенским правителям минуты вдохновенного творчества. Примером их неусыпной работы и «революционной» бдительности является дело о розыске, якобы скрывшегося в Пензенской губернии В. И. Ульянова-Ленина.
24 октября (6 ноября) прокурор Пензенского окружного суда получил шифрованную телеграмму от прокурора Саратовской судебной палаты о розыске и аресте, в случае обнаружения в пределах Пензенской губернии, В. И. Ленина. В телеграмме говорится:
«Ульянов-Ленин подлежит аресту по делу вооруженного выступления третьего — пятого июля в Петрограде».[14]
Того же числа прокурор Пензенского окружного суда в срочном порядке предложил начальникам милиции[15]г. Пензы и уездов Пензенской губернии и начальнику Пензенского отделения уголовного розыска арестовать В. И. Ленина при обнаружении его в пределах Пензенской губернии.
7 (20) ноября начальник Пензенского отделения уголовного розыска доносит прокурору Пензенского окружного суда, что «как видно из газет, Ленин проживает в Петрограде».
10 (23) ноября — донесение начальника Мокшанской уездной милиции прокурору Пензенского окружного суда, что «Ульянова-Ленина по розыску в районе Мокшанского уезда не оказалось и что по „слухам“ он проживает в г. Петрограде»…
Поистине, пензенская власть была слепа, как крот: в Октябрьскую революцию весь мир знал, где и что делает Ленин, а в Пензе уголовные сыщики искали его днем с огнем.
Продовольственное положение города было из рук вон плохо. Помещики не сдавали власти хлебные излишки, а крестьяне, подвергавшиеся расстрелам и насилиям со стороны карательных отрядов, посылавшихся губернским и уездными комиссариатами[16] на защиту помещичьих имений, настолько возненавидели власть, что ни о какой сдаче ими продовольствия не могло быть и речи. В последние месяцы, предшествовавшие Октябрьскому перевороту, в Пензе и в уездных городах происходили систематически продовольственные беспорядки, и выведенные из терпения граждане пытались не раз произвести аресты и самосуды над агентами власти. Верным признаком разложения административного аппарата и падения буржуазного порядка явился расцвет уголовщины. Слухи об отчаянно-смелых грабежах и страшных хладнокровных убийствах ползли по городу и давили кошмаром растерявшееся население.
Власть, подмываемая бушующими волнами революционного разлива, отвергнутая массами, весь остаток своей активности обратила на то, чтобы сохранить фундамент старого строя — крупную помещичью и буржуазную собственность.
В Пензе и в уездных городах организовались «Комитеты по борьбе с анархией»,[17] прямой задачей которых было подавление вооруженной силой революционного рабочего и крестьянского движения. Между прочим, от вновь избранной, якобы демократической Городской Думы в «Губернский Комитет по борьбе с анархией» входил известный в Пензенской губернии меньшевик Степанов. Меньшевистские и эсеровские «социализмы», рабочелюбне и крестьянолюбие летели с соглашателей, как перья с линяющей птицы, и из них быстро вырабатывались настоящие матерые волки за буржуазно-помещичью собственность и порядок. Подвыпившие лихие драгуны на быстрых конях, с заломленными на затылок желтыми фуражками, по стратегическому плану «Комитетов по борьбе с анархией» носились из одного конца губернии в другой, наводя «порядок». Они-то и были единственной опорой власти. Вся деятельность губернского комиссара эсера Федоровича сосредоточилась на том, чтобы желтыми драгунскими фуражками терроризировать миллионное трудящееся население губернии. Но так и не удалось Федоровичу, Степанову и прочим им подобным закидать желтыми драгунскими фуражками рабоче-крестьянскую революцию.
Впрочем, скоро даже самые отсталые солдаты из драгунского полка, под влиянием большевистской агитации, поняли — на какое каиново дело посылают их эсеровские и меньшевистские телохранители буржуазии, и перестали быть верным оружием в их руках. Крестьянские массы шли приступом на феодальную помещичью собственность и, разрушая ее, взрывали основы капиталистической собственности.
Крестьянская аграрная революция была правым флангом социалистической революции. Уничтожая с корнем феодализм и выраставшие из него социальные элементы самодержавия, она мощными ударами потрясала также фундамент буржуазной демократии — буржуазную собственность.
Два пылающих звена крестьянской революции: восстание против империалистической воины и восстание против помещичьей собственности поднимались пролетарским переворотом на более высокую ступень борьбы за социализм.
Пензенская буржуазия, по преимуществу торговая, политически была объединена с радикальствующими элементами из помещичьего сословия. Наиболее видные члены кадетской партии в Пензенской губернии были помещиками. Война и революция разбросала их по фронту и столицам, и потому политический уровень буржуазных организаций в Пензе был несколько пониженным. Октябрьский переворот в Петрограде и Москве и подъём революционной активности рабочих и крестьянских масс губернии повергли пензенских буржуа в панику, и они предприняли энергичную бомбардировку губернских и центральных властей, требуя защиты своих владений. Для характеристики настроения пензенских купцов, домовладельцев, предпринимателей, чиновников пробирных палат и либеральствующих помещиков, объединенных в кадетское сонмище,[18] характерна следующая резолюция, вынесенная ими на общем собрании членов Пензенской организации «Народной Свободы» (кадетов)[19]:
«Партия „Народной Свободы“ всегда признавала, что деятельность большевиков, клонящаяся к разложению армии, ослаблению государственной мощи и развитию в стране анархии, имеет антигосударственный характер и угрожает интересам родины и свободы. Партия „Народной Свободы“ призывает всех граждан, для которых дороги действительные интересы родины и
