внимательные взгляды.
Я доел пирожок и допил компот.
– Спасибо, товарищи! Было вкусно.
Мы вышли из столовой. После сытного обеда и без того хорошее настроение приподнялось. Я радовался солнечному дню и новой, незнакомой обстановке. Хотя… кто знает, может, когда-то я и бродил по этим изменившимся улочкам, просто не получается вспомнить. За сто лет многое изменилось: что-то снесли, что-то, наоборот, построили – жизнь на месте не стоит, иногда бежит с сумасшедшей скоростью.
И пусть у меня в руках не было кружки с пенящимся пивом, мне хотелось, подобно гайдаевской троице, произнести сакраментальное: «Жить, как говорится, хорошо!».
И пусть вокруг царит та самая пресловутая разруха, причём не только в головах, то и дело глаз натыкается на вереницу нищих, на снующих туда-сюда грязных и оборванных беспризорников, пусть многие фабрики и заводы ещё стоят, а улицы не успевают убирать от конского навоза… Это не страшно. Всё скоро переменится, причём к лучшему.
Фабрики запустят и построят новые, беспризорников отогреют и дадут путёвку в жизнь, а по широким проспектам Москвы забегают тысячи «стальных коней».
– На Лубянку, – велел Девинталь шофёру.
Тот кивнул и завёл мотор.
Ага, вот та самая Лубянка, знаменитый страх и ужас из советских анекдотов. Но мне совершенно не страшно, потому что я знаю – бояться мне нечего.
Облик Лубянки пока отличается от привычного, многих строений не хватает. Они появятся в более позднее время, когда на этой территории вырастет целый комплекс административных зданий для спецслужб.
Сразу внутрь попасть не удалось: действовала строгая пропускная система. Мои спутники терпеливо дожидались, пока я выправлю все необходимые бумаги. К счастью, много времени это не заняло, поскольку мой пропуск был подготовлен заранее.
Только в последнюю секунду меня вдруг накрыло осознанием: твою ж дивизию!.. Я ведь иду не абы к кому, а к самому Железному Феликсу, рыцарю революции!
Я знал Феликса Эдмундовича только по портретам и фотографиям, а ещё по бесподобной игре Михаила Козакова в кино. Интересно, насколько точно артист сумел передать его облик и поведение? Впрочем, советская школа есть советская школа. Даже не сомневаюсь, что попадание в десятку.
Поднялись на третий этаж.
– Раньше кабинет Феликса Эдмундовича находился на втором этаже, – взял на себя обязанности экскурсовода Крошкин. – Только враги ухитрились забросить в окно бомбу. Хорошо, что Феликс Эдмундович успел среагировать и спрятался в большом несгораемом сейфе в кабинете. Бомба взорвалась, всё посекло осколками, но товарищ Дзержинский спасся благодаря своей находчивости.
Я знал об этой истории, но кивнул, словно слышал её в первый раз. Поговаривают, что именно после неё Дзержинского стали называть Железным Феликсом. Но я не сомневался и в том, что это на самом деле был человек из стали. Иной на его месте таких успехов бы не добился.
Больно осознавать, что в девяностые толпа, охваченная какой-то безумной истерией, повалила памятник Феликсу Эдмундовичу на Лубянке. Честное слово, такого обращения он не заслужил.
Не берусь загадывать на будущее, но… может, мне хоть что-то удастся изменить к лучшему в будущей эпохе. Мы должны помнить и уважать всех своих героев. А Дзержинский был и остаётся героем. И останется таким на века!
За высокими лакированными дверями скрывалась приёмная. В ней сидел секретарь. Завидев нас, он вопросительно поднял голову.
– Вот, доставили товарища Быстрова, бывшего начальника рудановской милиции, – представил меня Девинталь. – Феликс Эдмундович должен нас ждать.
– Подождите минутку, товарищи, – поднялся секретарь. – Я доложу Феликсу Эдмундовичу. Он о вас уже спрашивал.
Мне снова стало лестно от таких слов… Эх, знали бы прежние коллеги из полиции, кто заинтересовался моей скромной личностью и пригласил к себе, – в жизни бы не поверили. Да что коллеги – я бы и сам подумал, что надо мной прикалываются.
И тем не менее, это вот-вот случится. У меня аж вся спина стала мокрой, а вот во рту почему-то поселилась вселенская засуха.
Такие вот климатические сюрпризы от организма.
Секретарь ненадолго скрылся за дверями кабинета. Вернувшись, вежливо произнёс:
– Проходите, товарищи. Феликс Эдмундович вас ждёт.
И улыбнулся, уступая дорогу.
Ноги стали ватными, в голове помутилось. Охренеть! Просто охренеть! Упасть и не встать!
С чувством лёгкого головокружения от фантастической ситуации я сделал шаг вперёд, чтобы увидеть живую легенду. Эх… да после такого даже умереть не страшно! Будет, что рассказать детям, внукам, правнукам и, надеюсь, праправнукам!
Глава 3
Прежде мне не доводилось здесь бывать, поэтому я с жадностью рассматривал обстановку, где не только трудился, но и дневал и ночевал товарищ Дзержинский. Да по сути жил, ибо для него это были синонимы. Он не просто работал, а отдавал всего себя делу, растворяясь в нём полностью.
Эх, нашим бы чиновникам – фанатическую работоспособность и фантастический аскетизм Феликса Эдмундовича! Но такие люди рождаются один на миллион.
Сам по себе кабинет не представлял чего-то из ряда вон выходящего. Обыкновенная комната, отнюдь не гигантских размеров. Основную часть занимал письменный стол – добротный, ещё дореволюционный, укрытый цветным сукном.
На столешнице стояли чернильные приборы, настольная лампа, массивный телефонный аппарат. Рядом примостилась стопочка книг, явно не художественных, и фотография в рамке – если не ошибаюсь, на ней был сын Феликса Эдмундовича, Ясик.
На расстоянии вытянутой руки от стола стояла этажерка с книгами и журналами. В углу – ширма, отделявшая личный уголок Дзержинского от рабочей зоны. За ширмой спрятались металлическая кровать, заправленная солдатским одеялом, и умывальник.
У окна расположились кресла для посетителей, несколько стульев и ещё один, совсем маленький столик. На нём был разложен какой-то чертёж.
Довольно скромно и, повторюсь, аскетично, даже по меркам двадцатых годов прошлого столетия. Похоже, Железного Феликса комфорт не интересовал априори.
Сам хозяин кабинета сидел за письменным столом и читал какие-то бумаги, но при виде нас отложил документы, поднялся, вышел навстречу и пожал руку каждому.
– Здравствуйте, товарищи!
На Дзержинском была гимнастёрка защитного цвета, солдатские штаны и хромовые сапоги. Широкий ремень подчёркивал узкую талию.
Мне был привычен ещё один образ рыцаря революции – в фуражке и распахнутой шинели, но сейчас было тепло, вдобавок мы находились в помещении.
Взгляд Феликса Эдмундовича остановился на мне. В нём сквозили любопытство с интересом.
– Товарищ Быстров…
– Так точно! – по-военному отрапортовал я.
– Очень рад. Слышал о вас, Георгий Олегович, много хорошего, причём от товарищей, которым можно доверять.
Я даже смутился. Охренеть… Сам Дзержинский меня похвалил и пожал руку. Да я после этого правую ладонь месяц мыть не буду!
Хотелось ущипнуть себя, убедиться, что не сплю. Фантастика… Просто фантастика!
– Спасибо,
