вскидывает бровь, и мне всё же становится немного неловко. Надеюсь, он не решит, что я пытаюсь его соблазнить.
— Никита Сергеевич, позвольте задать сакраментальный вопрос, — натягиваю через голову свитер и вытаскиваю волосы из-под воротника, оставляя лежать на плечах. — Вы заблудились?
— По-моему, я нахожусь как раз там, где мне надо быть! — не задумавшись и на секунду, выдаёт Добрынин. — В раздевалке! А вот что вы делаете?
— По-моему, это очевидно, — отвечаю в том же тоне, — переодеваюсь.
— Здесь?
— Ну, это же раздевалка!
Мы ведём странные диалоги, как фехтовальщики, нападая и отступая, отбивая подачи друг друга и ловя момент, когда противник ослабит защиту. И почему-то у меня такое ощущение, что мой соперник не задумываясь заколет меня шпагой, когда ему представится удобный случай.
— Это же мужская раздевалка? — говорит Добрынин, склонив голову.
Вот ты и приоткрылся! Получай укол воображаемой рапирой!
— К сожалению, вы ошибаетесь, Никита Сергеевич, — спокойно достаю из шкафчика куртку, накидываю на плечи. — У нас нет отдельных мужской и женской раздевалок, это общее помещение для всех, мы привыкли. Но вас вряд ли должно это волновать, вы ведь будете переодеваться у себя в кабинете.
Краем глаза вижу явное разочарование на лице Верочки. Впрочем, начальство тоже не выглядит довольным.
— Почему нет отдельных раздевалок? — хмурясь, цедит мужчина.
Господи, он прямо как с луны свалился, честное слово. Хотя… вспоминаю, что, вроде бы, последние годы Добрынин в основном работал за рубежом. Ну, пусть привыкает к родной действительности.
— Никита Сергеевич, думаю, вы знаете, что такое оптимизация, — я уже собралась, надо выходить, а то вспотею, стоя здесь в куртке. — Вот у нас и оптимизировали…
— Что конкретно? — мужчина преграждает мне дорогу.
— Всё, Никита Сергеевич, всё — расходы в основном, ну и помещения тоже, как видите. Позвольте пройти?
Он слегка сдвигается, складывает руки на груди.
— До свиданья, — киваю и протискиваюсь мимо высокой фигуры.
Верочка начинает что-то щебетать, но я торопливо выхожу из раздевалки, правда, тут же замедляюсь. Опять наваливается усталость и головная боль, медленно тащусь в сторону стоянки, где оставила машину. Права я получила сразу, как возраст стал подходящим — так мне хотелось уметь водить, а вот машину смогла купить только чуть больше года назад.
Кредит за свой малолитражный опель мне выплачивать ещё несколько месяцев, поэтому за расходами слежу очень внимательно. Но всё же заезжаю в супермаркет, чтобы купить что-нибудь вкусненькое, побаловать себя и ещё одного жильца в моей квартире.
Заползаю домой и плюхаюсь на пуфик возле двери.
— Привет, мистер Дарси! Скучал?
Меня встречает мой питомец — огромный чёрный котище с белыми усами и белой манишкой на груди. Два года назад я подобрала грязное трясущееся нечто в луже недалеко от дома. Этот клок шерсти даже пищать не мог, первые пару дней я боялась, что вошь со слезящимися глазами и хвостом-зубочисткой сдохнет.
Но характера этому созданию было не занимать. Я нарекла его мистером Дарси, героем из своего любимого английского романа, и со временем котёнок полностью доказал правоту капитана Врунгеля, певшего «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт». Или я просто угадала, не знаю.
— Пойдём, сэр, угощу тебя, пока не заснула, — я соскребаю себя с пуфика и тащусь на кухню. Кот величественно шествует за мной и даже снисходит до того, чтобы потереться о ногу, пока я открываю его любимый паштет. Вообще-то, мистер Дарси совершенно точно не голоден — на кухне у меня стоит шайтан-машина, которая выдаёт кошачью еду порциями по расписанию. Но у нас с ним есть традиция совместных ужинов после моих суточных дежурств. Даже если это не ужин, а… смотрю на часы и понимаю, что время подходит к трём часам дня.
Я жую салат, купленный в магазине, не чувствуя вкуса и не соображая, что именно ем, прохожу в спальню, по дороге снимая с себя одежду и падаю на кровать лицом вниз. Последнее, что чувствую — это как Дарси устраивается рядом с моей головой, а потом отрубаюсь.
Кажется, что настойчивый трезвон откуда-то снизу раздаётся спустя минуту. Я открываю глаза, но по темноте в комнате понимаю, что уже точно ночь. Или вечер. Или раннее утро. Со стоном поднимаюсь и, нашаривая на полу джинсы, вытаскиваю из кармана мобильный.
— Да? — отвечаю на звонок.
— Аннушка, знаю, что ты сегодня с суточного, но тебе нужно приехать! — раздаётся в трубке голос старшей медсестры.
— Что случилось, Надя? — мы с ней в дружеских отношениях, поэтому в личных разговорах субординацию не соблюдаем.
— Твоя подопечная из четвёртой палаты скандалит, Колоскова!
— О, господи, опять? — вырывается у меня из груди стон. Эта пациентка недовольна всем и всегда.
— Да, вот только сегодня здесь Добрынин, — переходит на шёпот Надя, — и, похоже, он принимает всё всерьёз.
К больнице я подъезжаю спустя полчаса — слава богу, живу недалеко, да и дороги в одиннадцатом часу уже свободны. Быстро переодеваюсь и поднимаюсь на этаж, где лежит скандальная пациентка.
— Добрый вечер, — здороваюсь спокойно и сразу прохожу к кровати у окна, где лежит Колоскова, при виде меня страдальчески закатившая глаза. — Что случилось, Татьяна Ивановна? На что жалуемся?
— Доктор, это просто невозможно, — начинает она со сварливыми интонациями, — мало того, что мне постоянно хамят ваши медсёстры, так они ещё и не делают свою работу, когда человеку плохо!
— Какому человеку? — спрашиваю опрометчиво.
— Да мне же! — краснея от негодования, выдаёт пациентка. — У меня такие боли в сердце! Внутри всё горит! А никто и ухом не ведёт!
— Вот как? — беру тонометр и надеваю на тут же подставленную руку.
— Да! А вы почему так долго не приходили?
— У меня закончилось дежурство, — отвечаю, измеряя давление. — 130 на 80, неплохо. Где конкретно болит?
— Вот здесь прямо печёт, доктор! — она показывает на грудину. — А когда ложусь, вообще ужас! Умру здесь, никто и ухом не поведёт, — заводит свою обычную жалобную присказку женщина.
Стенокардия? Давление было бы выше… Да и вообще, состояние у неё явно в норме — те, кому и в самом деле плохо, так возмущаться не способны. Задумавшись, тяну носом воздух — какой-то знакомый запах рядом с кроватью, но не могу понять, что это такое.
— Анна Николаевна, — громыхает возле двери.
Явился.
— Почему такое небрежное отношение к пациентке? — Добрынин быстро проходит вперёд и останавливается рядом с кроватью. — Мне поступило заявление на хамство персонала и отсутствие реакций на жалобы. Позвольте вам напомнить, Анна Николаевна…
— Секунду, Никита Сергеевич, — озарённая внезапной догадкой, я перебиваю мужчину. — Татьяна Ивановна, — поворачиваюсь к пациентке, — что вы ели на ужин?
— На ужин? — женщина внезапно опускает
