Серого стала совсем невыносимой. Снег к тому времени и в лесу сошел. Земля подсохла, появилась свежая травка. Поселковые мальчишки ходили в лес, играли там в войну. Всякий раз Васька брал с собой Серого. Что там вытворяли с ним!
Очутившись в лесу, мальчишки моментально изменялись. Между собой не разговаривали, а только кричали друг на друга. Бегали между кустами, падали, ползали, размахивая палками, кричали:
— Трррр!.. Та-та-та!.. Бух, бух!
Васька бегал быстро. Серый не поспевал за ним. И Васька волочил его по земле. И в плен забирали Серого. Зачем-то закапывали в землю, оставляя на воздухе одну голову, чтоб он не задохнулся. От всего этого у Серого кружилась и болела голова. Тело покрылось ссадинами, незаметными под шерстью, но нывшими все время. Он возненавидел зеленые Васькины глаза, его цепкие пальцы, испачканные чернилами. Но щенок был мал, слаб. Ненависть его переросла в страх. Возможно, со временем страх прошел бы, Серый превратился бы в подобие пса-дворняги — в равнодушного, глупого и ленивого пса-беспризорника. Но получилось не так. И жизнь его сложилась совершенно необычно.
Во время очередной игры в лесу его захватили в плен. Захватил длинноногий худой мальчишка. На руки не успел схватить, волочил за собой. Серый бился о корни, о ветки. Земля и небо в его глазах перемешались. Казалось, конец, гибель. Как вдруг он почуял свободу: ошейник снялся через голову. Мальчишка бежал дальше. Позади кричали, и кто-то, топоча, приближался. Серый шмыгнул в кусты. Припал к земле, послушал и ударился во все лопатки! Ветки стегали его по глазам, ушам; лапы проваливались в лужи, в ямки. В голове стоял звон. Казалось — все мальчишки во главе с Васькой гонятся за ним, вот-вот схватят. Он взвизгивал и прибавлял ходу. Уже в потемках наткнулся на толстое, упавшее когда-то дерево. Забился под него. Мальчишки не гнались. Тихо. Только в ушах звенит. Под деревом сухой мох. Серый повернулся носом в ту сторону, откуда прибежал. Зарылся в мох. Кто-то невидимый шуршал рядом прошлогодней листвой. Прокричала какая-то птица. Он прислушивался, но ему не было страшно. Пока что он боялся одних мальчишек. О других опасностях Серый ничего не знал. Незаметно уснул и спал неспокойно: снились расширенные зеленые глаза; пальцы, испачканные чернилами, тянулись к нему. Грубый голос кричал: «Фас, Серый, фас!»
Он взвизгивал, просыпался. Лизал ушибленные места. Лишь под утро приснилось, будто лежит он в комнате на овчине. Игнатьич пьет чай. Самовар что-то напевает, а мать лижет его своим теплым, нежным языком. Такой сон успокоил Серого, он крепко уснул. Не слышал, как на рассвете стал просыпаться лес.
Метрах в ста от упавшего дерева, под которым спал Серый, был глубокий и глухой овраг. Крутые склоны его сплошь поросли кустами боярышника, шиповника. По краям его стояли тополя, густо росли кусты черемухи. По дну оврага протекал узенький ручеек. Только звонкий его шум нарушал в этот день предрассветную тишину. Вот уже больше года ни один зверек не смел заглянуть в овраг: там была волчья нора. В норе сидели волчата.
В лесу уже посветлело. Но в овраге стоял мрак. Из глубины его медленно поднимались и таяли клубы тумана. Но вот где-то что-то хрустнуло. Послышались осторожные шаги. На краю оврага появились два человека. Оба с ружьями. Один высокий, с рыжей бородой. Второй коренастый и без бороды. Помимо ружья, он нес за плечами мешок, из которого торчал приделанный к палке сачок, сделанный из толстой проволоки.
Охотники постояли, прислушиваясь. Рыжебородый что-то шепнул коренастому. Тот кивнул в ответ, и они разошлись в разные стороны. И будто растаяли или бесшумно провалились под землю. Опять стало тихо. Пролетели куда-то две вороны. Чуть ниже их в обратную сторону пронеслась сорока. Что-то серое мелькнуло в кустах на краю оврага. Тотчас из-под черемуховой ветки показалась волчья голова. В зубах — серый заяц. Это волчиха. Только что она обежала дважды вокруг оврага, никакой опасности не заметила. Но едва она сунулась в овраг и оказалась вся на виду, на одном из тополей блеснул белый язык огня. Грохнул выстрел. Волчиха шарахнулась в кусты, забилась в них. С тополя спрыгнул рыжебородый охотник, кинулся вслед за ней. Ударил еще выстрел. И стало тихо. С другого конца оврага прибежал коренастый.
— Что там, Степан? — тревожно крикнул он.
— Ничего, порядок, — ответил спокойный бас из кустов. И тотчас из них, пятясь задом, вылез рыжебородый, волоча волчиху за хвост. Коренастый подал рыжебородому руку, помог вылезть из оврага.
— Ух, здорова́, окаянная! — сказал он, ткнув ногой волчицу, — отгуляла свое, голубушка! Больше не будешь скот воровать. Без добычи была? — спросил он рыжебородого.
— С добычей, — ответил тот, — зайца несла. Большого. Да измяла сильно. Я не взял.
Охотники покурили. Коренастый принес мешок с сачком. Они спустились метра на три по склону, пробрались вдоль него, держась за кусты. Вот и гладкая площадка. На ней валяются кости, бараньи рога, птичьи перья. Под старым пнем видна нора. Рыжебородый обрубил несколько сухих корней, закрывавших нору. Расширил вход.
— Ну-ка, попробуй, — сказал он. Взял мешок и, наклонившись, стал держать его наготове.
Коренастый сунул сачок в нору, пошуровал в ней.
— Есть! — вдруг крикнул он. — Держи!
Выдернул сачок. Оскалившийся серый волчонок мелькнул и исчез в мешке. Вскоре за ним последовал второй и третий. Коренастый продолжал шуровать, но волчат больше не было.
— Что такое? — ворчал коренастый, — я ж вчера проходил здесь, сам видал: их пять штук играло на площадке! Может, спрятались где?
Охотники обшарили кусты вокруг норы. Опустились на дно оврага. Больше волчат не обнаружили. Покурили и ушли, унося волчиху и трех волчат.
Но охотники ошиблись. Два непойманных волчонка никуда не убегали из норы. Дрожа от страха, они стояли на задних лапах, прижавшись к стенке, не понимая, что происходит. Когда шум затих и кто-то непонятный и страшный исчез из норы, забрав с собой их братьев, волчата еще долго стояли, ожидая мать. Она не возвращалась. И в полдень голод выгнал их на воздух. Поглодали сухие кости. Голод от этого только усилился. Мать не шла, братья тоже не появлялись. Оба волчонка уселись рядышком, задрали вверх мордочки и завыли. Выли долго и очень печально. Никто к ним не шел. Решили поискать еды еще раз. Дальше этой гладкой площадки они никогда не бывали. Оба разом сунулись под куст, лапы их потеряли опору. И они покатились на дно оврага.
