с детства. Ничего необычного.
День в офисе. Лениво набираю код. Всё, как всегда. Обыденно, спокойно и совсем не так как я всегда мечтал. Сидя на толчке, сую руку в карман, достаю бумажку с номером телефон. Изучаю её словно это красная таблетка из матрицы и прячу обратно.
— Всё не то, — бормочу я под нос. — Не то чего хочу.
По пути домой захожу в Макдоналдс, беру пару бургеров с собой и позже ем их на своей одинокой кухне под звук закипающего чайника.
Тереблю гитару пока сижу на крутящемся стуле перед монитором, смотря какие-то видео про музыку. Выключаю видео, убираю гитару, включаю radiohead и лежу на диване слушая how to disapear completely, думая о том, что никогда не смогу играть так же. Пытаясь найти смысл в этой одинокой квартире. В этой тоскливой песне. В валяющейся на полу гитаре. В таблетках снотворного на кухне, на которые у меня есть рецепт, но которые могут убить меня, если выпить слишком. Когда мне их выписали? До того, как она ушла или позже? До. Почему я почти не замечал её, а теперь мне её не хватает. В ней ли дело? Или в работе, которая мне уже давно осточертела. Работа о которой я почти мечтал, но которая совсем не то, о чём я мечтал.
Я вынимаю бумажку с номером Семёна из джинсов, распрямляю и кладу на стол. Медленно набираю цифры на телефоне, но зависаю над кнопкой набрать. Сохраняю номер в память и возвращаюсь на диван.
Давай начистоту, мне нужен психиатр, а не учитель музыки.
Может быть мне просто нужен друг.
Может быть мне просто нужно поспать.
Может быть мне не нужно больше просыпаться.
6
Но на следующий день я просыпаюсь. Иду на работу. Лениво пишу код. Обедаю в блинной рядом с офисом. Как всегда. Как делаю это уже десять лет подряд. Когда после традиционного релиза по средам всё ломается, я почти рад этому. Хоть что-то волнующее. Хоть какое-то разнообразие. И я даже почти не расстраиваюсь, когда оказывается, что это я накосячил и мне приходится задержаться на полчаса.
Я сижу на остановке между работой и домом, жду своего автобуса и просматриваю номера в телефонной книге. Я набираю номер Семёна, но послушав гудки секунд десять сбрасываю. Я нахожу её номер. Решаюсь нажать и слушаю гудки. Сначала длинные потом коротки и женский робо-голос:
— Абонент не отвечает.
Потом, когда я уже еду в автобусе приходит сообщение от неё: “Сейчас неудобно. Я перезвоню”. Не перезвонит. Никогда не перезванивает. У неё другой мужчина. У неё ребёнок от него. У неё своя жизнь. Я для неё — мрачное воспоминание. Она для меня… Не знаю даже. Потерянная надежда на нормальную жизнь. И при ней то мне казалось, что что-то не так. Что это ненастоящая жизнь. Что чего-то не хватает. А после… Всё совсем полетело под откос.
Я слоняюсь по нашей с ней трёхкомнатной квартире извлекая из гитары жалобные тревожные звуки. Я одеваюсь и иду во двор, где опять моросит лёгкий дождик. Сидя на скамейке, играю на гитаре песню, которую пытался выучить и вою. Думая, что может быть это последний акт моего вандализма над музыкой и можно уже не таиться.
Я иду домой почти с твёрдым намерением принять смертельную дозу таблеток от бессонницы, принять свою неудачу и сдаться. Но в подъезде, пока я роюсь в карманах в поисках ключа звонит телефон. Я спешно достаю, думая, что может это она, но это тот самый учитель музыки.
— Алло, вы мне звонили? Кто это?
— Это Антон.
— Аааа, тот гитарист из торгового центра. Как ваша голова? Хотите всё-таки научиться играть на гитаре?
Не хочу, — думаю я. — Но мне сейчас очень нужно хоть с кем-то поговорить, и я отвечаю:
— Да. Голова в порядке. Хочу.
— Ну я не особо занят, так что приходите, когда вам удобно.
— Завтра в восемь нормально?
— Договорились.
— Договорились, — повторяю я и вешаю трубку.
7
Весь следующий день я маялся в неуверенности — идти или не идти. Я по-прежнему был уверен, что мне не нужен учитель музыки. И я вовсе не хотел учиться играть на гитаре. Я знал, что я не умею играть, но это устраивало меня здесь и сейчас.
— Не в этом суть, — повторял я себе под нос. — Не в этом суть.
В семь часов после окончания работы я набрал его номер, намереваясь отказаться, но никто не взял трубку. Я коротко поужинал в хорошо знакомой блинной и сел на автобус без твёрдой уверенности куда же я еду — к себе домой или к нему. Я ещё раз набрал его номер, но трубку по-прежнему никто не брал. Я вышел возле того самого торгового центра и направился вниз по улице. Проходя мимо его дома, вошёл во двор, закинул голову смотря на верхние этажи и серое небо. Зайду и скажу лично, что передумал, — решил я.
Я поднимаюсь на восьмой этаж, стучусь в дверь и прислушиваюсь к звукам с той стороны. Какое-то время стоит тишина и я стучусь ещё раз и наконец слышу какое-то движение. Когда дверь открывается Семён стоит на пороге. Вид у него довольный, почти счастливый.
— Пришли на занятие, Антон?
Я мотаю головой:
— Я передумал. Я пытался дозвониться, предупредить, но никто не брал трубку.
— Эта штука вечно теряется где-то в квартире, — он неопределённо махнул куда-то в сторону гостиной. — Может быть тогда хотите хотя бы зайти поговорить?
Я пожал плечами:
— Почему бы и нет.
Он проводит меня на кухню и кипятит чайник. Я сижу и смотрю как за окном начинается ночь и загораются окна в доме напротив. Представлю как какая-нибудь семья тоже кипятит чайник сидя на кухне.
— Не все созданы для нормальной жизни, — бурчу я себе под нос.
— А, вы что-то сказали?
— Я говорю, что не все созданы для нормальной жизни.
— Что вы имеет ввиду?
— Есть одиночки, как мы с вами.
— Я не одиночка. Я прожил нормальную жизнь. Моя Анна на небесах, но мы всегда любили друг друга. В каком-то смысле она по-прежнему со мной.
— Дети.
— Двое. Настя и Леонид. Но они редко заходят ко мне. Да я живу один, но моя жизнь была вполне нормальной.
— Вы всегда хотели быть учителем музыки или… может быть чего-то большего.
— Я писал песни, но не относился к этому особо серьёзно. Это было хобби. Небольшое развлечение. Нет.
