тяжёлые и слишком болезненные и хотят раздавить меня своим весом. В такие моменты ненависть — мой лучший друг. Ярость. Потребность в мести.
Мне приятно ощущать воду на затылке, когда я плещу на него, прежде чем закрыть кран. Сейчас здесь так тихо. Все, что я слышу, — это стук собственного сердца. С каждым ударом моя голова болит все сильнее, но я не могу ее унять, как бы сильно не старался. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу лицо другого человека, который предал меня. Человека, который должен умереть за то, что он сделал.
Хотя теперь у нее новое лицо — лицо Скарлет. Мне нравится помнить ее такой, какой она была перед тем, как ударила меня по голове. С широко раскрытыми глазами, в ужасе, сопротивляющаяся, хотя в этом не было никакого смысла. По крайней мере, я так думал, пока она не доказала обратное.
Она должна умереть. И не только потому, что у меня из-за нее образовалась шишка на затылке. И не потому, что она оставила меня здесь умирать. Потому что она настроила Рена против меня. До того, как он трахнул ее, нас было двое. У нас было все, что нужно. Была цель, причина просыпаться утром. Я мог забыть худшие воспоминания, пусть даже ненадолго, потому что мне было на что направить свою энергию. У меня были планы.
А она превратила их в ничто. Сделала их бесполезными. Я планировал, думая о нас двоих. Мой брат и я — так было всегда. Мы вдвоем против всех, кто когда-либо причинял нам боль. А боли было много, не так ли? Без всякой гребаной причины, кроме печальной правды, которую я понял, когда был слишком молод: некоторым людям просто нравится причинять боль другим, потому что они могут.
Ребекка могла. И она причиняла ее, и ее безмозглые помощники тоже. Им нужно было разрешение только на то, чтобы быть худшими из возможных версий самих себя. Жестокие, холодные, садистские. Они говорили себе, что это Божья воля или что-то еще, что помогает им спать по ночам. Бьюсь об заклад, они вообще не беспокоились об этом. Они крепко спали, и им не нужно было оправдывать свою жестокость.
Сколько ночей Кристиан провел без сна, в то время как один или несколько из нас дрожали и плакали в темноте?
Вот в чем дело. Кое-что, чего он так и не понял. И я сомневаюсь, что Ребекка поняла, поскольку у нее воображение гребаной плодовой мушки: ты достаточно часто причиняешь кому-то боль и оставляешь его запертым в темноте, чтобы он оправился от этого, и в конце концов он учится не обращаться внимание на боль. Поначалу защитный механизм. Способ справиться с таким дерьмом, которое сломало бы мозг взрослому, не говоря уже о ребенке.
Со временем они отвлекаются от своих страданий и обращают свои мысли к ответственным за них людям. Они начинают думать. Планировать. Ненавидеть. Они представляют, на что было бы похоже, поменяйся они местами. Если бы человек, который унижал, пытал и ломал их, был тем, кто на коленях умолял о пощаде.
Дайте достаточно времени, и воображение больше не поможет. Придет время действовать. И все эти яркие фантазии могут воплотиться в жизнь.
Даже сейчас, когда голова грозит расколоться надвое с каждым моим неуверенным шагом к кухонному столу, я не могу не улыбнуться при воспоминании об ужасе Кристиана. За всю мою жизнь не было более приятного момента, чем тот, когда он понял, что вся боль, которую он когда-либо причинил, вот-вот вернется в десятикратном размере. Я опускаю взгляд на свои руки и все еще вижу их покрытыми его теплой, липкой кровью. Воспоминание заставляет мой член дергаться, а грудь наполняться удовлетворением. Я хотел бы сделать это снова, я действительно хочу. Такой кусок дерьма, как он, заслуживает смерти не один раз, и я чертовски уверен, что заслуживаю того, чтобы это произошло.
Однако убийство Кристиана было каплей в море. Одна деталь в гораздо большей головоломке. Возможно, он получал извращенное удовольствие от того, что делал с нами, теми, кто был проклят его присутствием в нашей жизни, но он действовал не по своей воле. У него был приказ. Кое-кто даровал ему власть над нами.
Лицо Ребекки и ее ехидная, ухмылка святоши вытесняют образ Скарлет на передний план в моем сознании. Это все ее вина. Она начала это. Она гребаная пизда, которой нужно умирать медленно и мучительно. Ее сын умрет еще медленнее за то, что он сделал. Пошел по стопам своей матери, забирал детей с улицы, жестоко обращался с ними и смотрел за ними, прежде чем продать бедняг тому, кто больше заплатит.
Я также не остановлюсь перед разрушением Нью-Хейвена. Я собираюсь сжечь дотла весь мир за то, что они сделали со мной. Мне не нужен Рен или кто-либо другой. Черт, я бы предпочел быть один, поскольку, видимо, я единственный человек, на которого могу рассчитывать. К черту Рена и его маленькую сучку-подружку. К черту их всех.
Я был там, полагая, что того сущего ада, через который мы оба прошли, будет достаточно, чтобы связать нас навеки. Что, по крайней мере, в мире есть один человек, которому мне не нужно ничего объяснять. Один человек, который понимает. Насколько наивным я был? Насколько доверчивым? Я должен был догадаться, что кто-нибудь придет и завоюет его внимание и преданность.
Мои зубы скрипят при мысли о его предательстве. Мой собственный брат. Я делаю это ради нас обоих — неужели он этого не видит? Нет, он ослеплен тугой киской и красивой парой сисек.
Он должен знать, что он натворил. Как он предал не только меня, но и всех таких, как мы. Всех, кто знает, через какую боль и унижение мы прошли. Те, кто слишком слабы, чтобы сопротивляться. Те, у кого так и не было шанса повзрослеть и решить для себя, хотят ли они быть частью болезни Ребекки.
Я беру ручку и начинаю набрасывать письмо моему дорогому брату на обороте клочка бумаги.
Рен,
Скарлет убежала. Я пытался остановить ее, но она ударила меня по голове и оставила умирать. Единственной хорошей вещью в ней был ее рот, когда он обхватывал мой член в душе. Хотя ей не понравилось, как я трахнул ее горло. Даже немного всплакнула. Если, когда-нибудь, увидитесь снова, потренируй ее получше.
Поскольку в прошлый раз ты облажался так по-королевски, я буду двигаться дальше без тебя. Больше не связывайся со
