маленькие узкие губы, длинный нос. Но когда смотришь в его глубоко запавшие серые глаза, то невольно хочется вытянуться по струнке и ждать приказа.
И неважно, каким окажется приказ, всё равно выполню.
— Присаживайтесь, я хочу кое-что прояснить, — и мне указали на кресло напротив.
1.2
Я подчинилась и приготовилась слушать, одновременно прикидывая в уме, сколько моему собеседнику лет. Лицо гладкое, мускулистое, тело поджарое, наверное, Ледовскому не больше сорока.
Почему-то я представляла его стариком за шестьдесят.
И не таким притягательным. До мурашек, до буйных фантазий и мыслей, до бабочек в животе.
— Вы понимаете, почему вы здесь? — голос был приятен, как музыка, как звуки фагота, с небольшими нотками хрипотцы, от которой в романах у красавиц мурашки по телу бегут.
У меня тоже, но скорее от страха, который я постараюсь не показывать. И от желания убежать без оглядки, чтобы не захотелось остаться
— Да, Дмитрий Максимович, подозреваю, это всё из-за дел моего отца.
Не удастся не показывать страх совсем, конечно. Я ощутила, как стучат мои зубы.
— Вы проницательны не по годам.
По канону должна была потупить глаза вдолу и покраснеть, но не выходило из меня светской барышни, как любила говорить мачеха. И томно вздыхала, а я показывала ей в спину язык и пожимала плечами.
Вот и сейчас, словно под руку толкнули, и я решила перевести разговор в деловое русло. Поторговаться, если можно так сказать.
— Вовсе нет. Я работаю ветеринаром, врагов у меня нет, больших денег тоже, зато я слышала вашу фамилию от отца. Он говорил о вас с моим дядей не в очень приятных выражениях, простите за прямоту.
— Ну, вы за них не отвечаете, — усмехнулся собеседник, и я нашла в этой ледяной усмешке даже какую-то прелесть. Наверное, всё это последствия хлороформа. Блин, у меня правая рука дрожит, он, наверное, это уже заметил. — Считайте, что вы у меня в гостях.
— Могу я спросить, как долго пробуду у вас в гостях?
— Пока ваш отец не выполнит обещание. Думаю, недели две или около.
Ледовский не улыбался, не пытался казаться суровым или, напротив, милашкой, угождающим даме. И мне это тоже понравилось. Люблю, когда всё ясно и прозрачно.
Он похититель, а я жертва. Холодной вежливости между нами более чем достаточно.
— Можно мне дать в комнату хотя бы книгу? Я с ума сойду за эти две недели!
Я попросила об этом робко, потому что боялась отказа. Телевизор в комнате был, но я никогда не любила его смотреть, да и пульта не нашла.
Хотела было понять, в какой стране нахожусь, думала пощёлкать каналами, а тут облом. Почему-то я была уверена, что мы сейчас не в России.
— Хорошо, что именно вы предпочитаете? — в колючих глазах Ледовского промелькнуло удивление, и тут же оно сменилось на настороженность. — Подумайте и скажите Варваре, она будет вашей личной горничной, пока вы гостите у меня. Можете смотреть телевизор, но выходить из комнаты вам запрещено. Это ясно?
Я кивнула.
— А теперь нас ждёт ужин. Вы не против?
Вопрос был риторическим, даже задан вроде бы со всем вниманием, однако тоном, не терпящим возражения.
— Платье вам идёт. Милана, как обычно, угадала с размером.
Он смотрел на меня оценивающе, но не как на женщину, скорее как на манекен. Вещь, одетую соответственно техническому заданию.
А я молчала и смотрела на маленький пузатый круглый столик между нами. Мне одновременно хотелось посмотреть противнику в глаза, чтобы показать, что я не так уж и боюсь, и попросить отпустить меня. Но понимала, что мы играем в разных лигах, и что мы не противники, а палач и его жертва.
И мои потуги на желание быть сильной и независимой тирана только позабавят. Не стоит выглядеть смешно.
По крайней мере, не в его глазах.
— Вы не хотите спросить, где мы находимся?
Ледовский поднялся, давая понять, что разговор будет продолжен в столовой, где, как он подчеркнул, уже, должно быть, накрыто.
— В вашем доме.
— Верно? Но где именно?
В дверь он пропустил меня первой, а я, помня о том, откуда пошла эта традиция, улыбнулась.
— Что вас рассмешило, Елизавета Евгеньевна?
Раздражение в голосе от меня не укрылось. Злить такого мужчину, как Ледовский, было опасно. Это как к тигру с больным зубом приближаться. Ты знаешь, что не желаешь ему худого, он — нет.
И знать не желает.
И как только Ледовский рассмотрел мою улыбку, если я повернулась к нему спиной? И почувствовала, что он оценивает меня.
— Я вспомнила, что обычай пропускать женщину вперёд возник в пещерные времена. Потому что пещеры редко бывали не заняты дикими зверями, а потеря женщины для племени не настолько велика, как уход добытчика-охотника.
Я обернулась и произнесла всё это спокойным тоном, молясь, чтобы Ледовский не воспринял моё объяснение, как намёк на его скудоумие.
Отец всегда говорил, что я слишком умна и не желаю этого скрывать. Я и сама понимала, что мужчины таких всезнаек не жалуют, поэтому старалась порвать отношения раньше, чем это сделали бы они.
Так я и осталась к двадцати двум годам девственницей. О чём ни разу не пожалела. До сегодняшнего дня.
Одноглазый кот дома у меня уже был, из тех, кого принесли на усыпление, потому что не смогли спасти нагноившийся глаз.
А что если ко мне применят насилие? Эта мысль заставила похолодеть и сжать зубы.
— Я слышал что-то такое, но пещерные времена давно прошли, не так ли? Мы стали более цивилизованы.
«Да, только по-прежнему похищаем женщин, чтобы наказать их отцов», — подумала я, но вслух этого не сказала. У любой дерзости есть границы.
— Так вам совсем неинтересно, где мы находимся? — повторил вопрос Ледовский, когда мы сели за стол в одинокой и слишком просторной для двоих столовой всё в том же викторианском стиле.
