ее глаза.
Они были уже не синие…
Черные!
Водоворот мрака!
Я попытался отпрянуть, но Сара сама толкнула меня на пол. Я упал. Она прыгнула сверху, отчего моя голова с дребезжанием ударилась о кафель.
Пространство поплыло.
Мелькнул отблеск ножа. Следом — зеленая вспышка от медальона на шее Сары. Я пришел в себя и намертво вцепился в ребра девушки, но пальцы разжались от боли.
Одним ударом Сара перерезала мне горло.
Горячая кровь хлынула на белый ковер. Я захлебывался и в ужасе смотрел на лицо, исказившееся тьмой, казалось, девушке разрезали рот от левого уха до правой скулы.
После — боли не было. Я стоял позади и наблюдал, как Сара вонзает нож в мое сердце.
ГЛАВА 1. Пленник проклятого дома
Когда ночь сменяется утром, я по-прежнему исследую взглядом двор. Топчусь в гостиной шестой час. Иногда отвлекаюсь, чтобы налить кофе с корицей. Панорамные окна свистят от ударов промозглого ветра. Оконные рамы скрипят. Двери на втором этаже сами собой захлопываются и открываются.
Детские капризы дома...
Сны, что снятся даже насекомым, покинули разум, и каждую ночь приходится окунаться в забвение, смотреть на золотистые узоры обоев и слушать капли дождя, барабанящие по подоконнику. Я приобрел привычку усиленно моргать. Напоминать телу, что оно живое. Или нет? Ох, если бы я только знал.
— И чем же тебе не угодили живые парни? Или у тебя фетиш на развлечения с мертвецами? — спрашиваю, напоминая Саре о своем жалком существовании.
Впрочем, разве это существование? Да, я живу, как обычный человек: ем, пью, испытываю боль. Но улица — вне пределов досягаемости. Стоит ступить за порог, как является Сара, и меня силой откидывает назад.
Понятия не имею, что я такое!
Кровавое пятно сохнет на белом ковре, где меня зарезали. Ведьма не удосужилась его смыть, хотя с моей смерти прошло три дня. И посмотрите, чем я занимаюсь — стою у окна, созерцая оргию. Да-да, я здесь далеко не один! В этом доме целая коллекция идиотов, вроде меня.
— У тебя слишком длинный язык, — отзывается Сара, глубокомысленно рассматривая пышноволосую брюнетку, которая изгибается в руках Рона. — И ты не какой-то зомби. Заткнись и не раздражай, раз подарки принимать не намерен.
Подарком она называет гостью. Кем бы та ни была. Она позвала ее, видите ли, для меня. И вообще, она много чего для меня делает. Терпит в своем доме, например. В тюрьме, где сама же меня и заперла. На вопрос: «зачем она это сделала?» — Сара не отвечает. Более того — улыбается! Ей смешно! Подумать только!
Иларий читает книгу за барной стойкой. Создает вид, что слепой. И глухой. Кого обманывает — неясно.
Рон занят укрощением подарка. Старается, как Геракл над двенадцатым подвигом. Таинственная гостья в умениях тоже не отстает. Они испробовали и диван, и ковер, и (я ведь там ем!) стол. Обжимаются уже час подряд. Во всех доступных человечеству позах. У моего — помешанного на семи заповедях — отца сердце бы остановилось.
Оторваться трудно, хотя поверьте: я далеко не извращенец. Все куда сложнее. Мне любопытно, все ли чувства остались после смерти.
И ладно. Я немного преувеличил. Здесь не оргия. Развлекаются двое. Но разврат же, ей-богу!
— Иначе что? — язвлю я. — Прикажешь тебя ублажать?
— Нельзя заставить делать то, что ты и так желаешь. — смеется Сара.
Я фыркаю.
Чашка в руке остыла. Кофе превратилось в мерзкую жижу. Выплескиваю в раковину. А надо бы Саре в лицо. Желательно кипятком. Что ж, в следующий раз так и сделаю.
— В твоих снах, — шиплю в ответ на вопросительный взгляд ведьмы.
Не желая больше наблюдать этот цирк, отворачиваюсь. С какой целью ведьма его устроила — неизвестно. Вздохи за спиной сгущаются, отголосками проносятся по стенам. Надсадно гашу желание посмотреть, коля палец о булавку, прикрепленную к черной кофте. Боль помогает сосредоточиться. Кровь сползает с кончика мизинца. Я упрямо смотрю на оставленный багровый след, но глаз непослушно зацепляет Сару. Точнее — обнаженные ноги.
Предполагаю, что раньше и она участвовала в подобном веселье. Тоже спит с Роном? Или Иларием? Поэтому паренек книги в уголке начитывает?
Окидываю просторы за окном. Высокие деревья. Беседка, укутанная листьями. Три памятника недалеко от дома. Это я тоже преувеличиваю. Могилы красуются ни где-то за забором, а прямо во дворе, выйди через заднюю дверь и окажешься на личном кладбище. Имен на памятниках нет. Стерлись. Каждый вечер Сара садится на фигурную лавку и что-то рассказывает усопшим, если не подводит слух, то речи она ведет о своем дне. Даже советуется. Словом, под землей лежит кто-то, кого она знала при жизни. Ответа «кто» — я не добился. Этого не знают и домочадцы.
Когда я поворачиваюсь, Рон одевается, а брюнетка отправляется к выходу (еще и подмигивает на прощание). Сара сидит в коротком янтарном халате, заплетая волосы в толстую рыжую косу, но пояс не завязан, покоится под кофейным столом.
Ведьма лениво потягивается. Усмехается, замечая, что я вскользь заглядываю в зазор, откуда видна часть ее груди.
Намеренно раздражает?
Я чувствовал ее непрерывный взгляд все время, что смотрел в окно, чувствовал не видя. Удивительное ощущение. Словно глазами она обгладывает каждую молекулу тела. Когда Сара думает обо мне, внутри мерцает необъяснимый огонь, кажется, что меня призывают, как на спиритических сеансах, требуют подчиниться воле.
Вздыхаю и поднимаю шелковую ленту — вроде и не пояс, а склизкую змею, — бросаю Саре.
— Оденься!
— В своем доме я хожу так, как мне нравится, Рекси.
Рычу под нос ругательства. Сара называет меня малышом Рекси, потому что сейчас я самый молодой в ее «гареме». Рона она убила двадцать лет назад, когда ему было двадцать семь, а вот Илария всего пять лет назад. Ему тогда стукнуло двадцать три. Мне двадцать пять, но ведьму веселит именно моя реакция на происходящее. Она считает, что я хуже взбалмошного ребенка.
А как я должен смотреться? Вместо того чтобы отправиться на покой — я застрял здесь. Понятия не имею, как выбраться! И еще понятия не имею, сколько лет самой ведьме. Выглядит она не старше двадцати!
Сара нарочито вульгарно перекидывает ноги со спинки кожаного бежевого дивана и, размахивая рыжей косой, подплывает ко мне. Вплотную. Аромат лаванды и шалфея проникает в нос: яркий, настойчивый, как и его хозяйка.
Я замечаю на животе девушки глубокие шрамы. Уродливые. Изогнутые. Их ржавым гвоздем рисовали? И
