— Я же помню, какие там ходят девчонки. И как ты пялился на этот силикон. Почему не они, почему Тамила?
— Я не пялился, — муж поморщился. И, показалось, дверью об стену готов шандарахнуть — такое у него стало лицо — рассеянное и злое. — А даже если пялился? — он шагнул ко мне на крыльцо. — Какая разница? Для чего они надевают платья с глубоким вырезом? Чтобы туда смотрели, Ася. Я смотрел. Что дальше? Это преступление? Ты серьезно? Из-за этого поругаться хочешь? Вперед.
— Чего? — я машинально шагнула ему навстречу, меня возмущение душит, я глотаю слова, но пока не кричу. — При чем тут это? Ты целовался в своем кабинете с этой девкой, — язык больше не поворачивается называть ту девчонку девушкой моего сына, я дрожь унять не могу, она захватила все тело. — Ты не только меня, предал, но и сына. Не понимаешь? Она залезла на тебя, оседлала, как… как… ты целовал ее, я же не слепая! Паш, просто уходи.
— Она сама на меня залезла, — повторил муж.
А у меня перед глазами картинка. Он и она, ее стройные ноги, ее гладкое тело — это молодость просто, она мимолетна, неужели возможно семью променять так легко, забыть обо всем, и какому-то ложному чувству отдаться, хотеть ее…
Да.
Он желал ее, не меня.
— Пошел вон отсюда, — выдохнула зло и схватила мужа за рукав рубашки, дернула.
— Успокойся и послушай, — Паша на меня подался, в охапку сгреб, лицом вдавил в свою грудь, а из меня уже рыдания рвались, мне захотелось во весь голос закричать ему это — пусть убирается.
У него сотовый зазвонил, и я дернулась, Паша не шевельнулся, лишь хватку усилил и шепнул:
— Ася, успокоишься — отпущу.
Музыка играет, играет, играет. Второй звонок, третий, четвертый — муж достал телефон.
И в наступившей тишине оглушающе громко в динамике прозвучал голос:
— Павел Рамзин? Это врач из 105 больницы. Ваш сын попал в аварию. Он сейчас у нас, приезжайте.
Глава 3
По пути в больницу мы увидели разбитое авто сына. Покореженное, с треснувшими, а местами и разбитыми стеклами.
Страшное зрелище.
— Господи, — сжалась, не в силах оторвать взгляд от машины.
— Всё хорошо, Ась. С Глебом всё хорошо, — размеренно, как ребёнку сказал Паша.
Отмахнулась, даже отвечать не стала.
Единственное, что хорошо — это то что Глеб не успел далеко отъехать от дома, больница тоже рядом, буквально в двухстах метрах, и скорая быстро сработала. А всё остальное — плохо, несправедливо, гадко.
— Ася…
— Не сейчас, — резко оборвала Пашу.
Не хочу слышать ни про него и Тамилу, ни про извечное «всё хорошо». Мои мысли только сыном заняты.
— Как Глеб? Он жив? К нему можно? — в два шага подскочила к врачу, слыша как за спиной муж благодарит дежурную медсестру за то что дорогу помогла найти.
— Вы…
— Анастасия Рамзина. Я мама Глеба, — протараторила.
Павел встал рядом, приобнял меня. Стряхивать его руку не стала — не до того, но от его поддержки мне не полегчало.
— Как наш сын? — спросил муж.
— Угрозы жизни нет, — сразу успокоил нас врач.
А затем начал пояснять про травмы сына: закрытые переломы правого плечевого сустава, лучевой кости, двух ребер, сотрясение легкой степени, многочисленные ушибы…
— Можно к Глебу? — взмолилась я.
— Он под обезболивающими, но можете зайти. Документы привезли? — обратился врач уже к Паше, а я проскользнула в палату.
Мальчик мой!
Дотронуться страшно, кажется, даже легкое касание ему боль причинит.
Глеб приоткрыл глаза, не спит. Улыбнулся, тут же скривился, закрыл веки. И я смогла немного успокоиться.
Живой — это главное. Переломы срастутся, синяки сойдут, а машина — чёрт бы с ней!
Дверь снова открылась, и в палату вошёл Паша. Как всегда собранный, жесткий, холодный, но муж скинул на миг маску, побледнел, взглянув на Глеба. Нахмурился встревоженно и горько.
— Живой, — выдохнул Паша. — Главное, живой и не покалеченный.
***
Ночь была муторной. Часть её я провела в больнице, допрашивая врача, договариваясь насчет отдельной палаты, расспрашивая про лечение. Затем нам с Пашей пришлось вернуться домой и объясниться с гостями, а также сообщить Лике что брат попал в больницу.
— Мам, можно я помогу? — Лика вошла в комнату Глеба, и я кивнула.
Мы вместе принялись собирать сумку с вещами, стараясь ничего не забыть.
— Я с тобой и папой поеду к Глебу, — приластилась дочка. — А эта где?
Поправлять Лику из-за её хамского «эта» я не стала.
— Она уехала.
— А вещи на месте. Или она сейчас у Глеба в больнице торчит, а потом с нами домой попрётся? — пробурчал ребёнок.
Черт, а жива ли вообще эта Тамила? Помню, она выбежала из дома — неужели в ночной сорочке и без трусов? И была ли она в машине с Глебом?
Не помню. Ничего не помню. Да и плевать на неё.
— Мам!
— С нами она домой не вернется. Обещаю.
Лика сделала вид что повеселела, и продолжила мне помогать. Но вижу — встревожена и сильно, просто умеет себя в руках держать. Очень уж на Пашу похожа наша младшенькая.
Паша, ну как ты мог! Это же ты виновен в том, что Глеб сейчас на больничной койке лежит! Ты, и… немножечко я — виновна в том, что не удержала сына. Видела его состояние, его шок. И должна была догнать, забрать ключи, собой ворота загородить, но не позволить уезжать.
В больницу мы ехали уже втроем, вместе с дочкой. А в коридоре нас ждал «сюрприз» — Тамила, баюкающая чуть припухшую забинтованную руку.
Она заметила нас. Подскочила со скамьи, губы задрожали — на меня не смотрит, только на Пашу.
Не хватало мне еще при дочке скандала!
— Если она хоть слово при Лике скажет — прибью, — тихо сказала мужу на ухо, передернула плечами и вошла в палату Глеба вместе с дочкой.
Пусть Паша разберется сам со своей… этой.
Сильный страх за сына чуть стих, и я снова мыслями то и дело в события ночи сбегаю. Горечью, разочарованием и обидой переполняюсь.
Мне 37 лет. Я прекрасно знаю, что юность позади. Это больно, но это жизнь: при всей моей красоте
