Доу-гейт показался мне не самым здоровым местом из тех, где можно закончить свои дни. Глейз обожал пикантные истории из театральной жизни, и я рассказал ему, что именно здесь умер человек по имени Роберт Грин. Грин в свое время прославился как писатель – что значит вообще не очень прославился, – но закончил свою жизнь в безвестности, вскоре после того, как публично высмеял молодого драматурга по имени Вильям Шекспир, назвав выходца из Уорикшира выскочкой – точнее, «выскочкой и. вороной, нарядившейся в перья сочинителя». Люди обошлись с памятью о Роберте Грине не лучше. Слишком много вина за всю жизнь и слишком много маринованной селедки в последние годы – вот что они говорили о Грине. Этот обветшалый район не вполне подходил для шута Вилла Кемпа, как и для планов на его возвращение, поскольку Кемп тоже рассорился со старыми друзьями, старшими членами «Слуг лорд-камергера». Может статься, он заполз в эту дыру для того, чтобы никогда больше не появиться снова. Подумать только – этот человек когда-то был одним из пайщиков «Глобуса»!
Мы по ошибке постучались в две или три двери, прежде чем попали к вдове. Хозяйка, казалось, не удивилась тому, что мы пришли к Кемпу, хотя не думаю, чтобы у него было много посетителей. Она резко вскинула руку в сторону коридора, одновременно выкрикнув имя шута. В ответ донесся хрип. Ориентируясь по звуку, Абель и я вошли в комнату, еще более крохотную, чем мое собственное жилище в Мертвецком тупике.
В каморке царил полумрак, и поначалу я не мог различить ничего, кроме фигуры, лежавшей на простой дощатой кровати. В комнате было небрежно заделанное грязное окно. Как выяснилось, даже когда мои глаза привыкли к тусклому освещению, больше и не на что было смотреть – только кровать и человек на ней. Кемп оказался небольшим человечком, с подвижным лицом, грубым и такого блеклого коричневого цвета, что оно напоминало старый грецкий орех. Его подбородок обрамляла косматая белая борода.
– Мастер Кемп?
– Кто там?
– Николас Ревилл и Абель Глейз – из труппы лорд-камергера.
– Лорд-камергера?
– Да.
– Тогда можете проваливать.
– Мы пришли отдать дань уважения.
– Вам придется отдать больше, чем дань уважения, – сказал он, не приподнявшись, хотя и повернул голову, чтобы взглянуть на нас. Не знаю, что с ним было не так – возраст ли, болезнь, уныние или бедность. Возможно, всё вместе, хотя и каждого по отдельности хватило бы для объяснения его жалкого состояния.
– Больше, чем уважение, – пробормотал он снова.
Пока что такое обращение казалось естественным для Кемпа или того, во что он превратился. Никаких признаков предполагаемого смягчения в поведении. Я оставил бы эту затею немедленно, но Абель стоял рядом, и, в конце концов, это он мечтал увидеть эти мощи. Теперь заговорил мой друг:
– Мне грустно видеть, что судьба так обошлась с вами, сэр!
Произнесенное каким-либо другим человеком, это замечание могло вызвать негодование, но Абель вложил в свои слова столько чувства, что Кемп ограничился ворчанием.
– Я видел, как вы с плясом вошли в Норидж. Как будто у вас были перья на пятках.
– Лучше так, чем в твоей голове, – заметил Кемп.
– А я видел, как вы покидали Лондон, – добавил я, внося свою скромную лепту.
– Я выплясал себя из мира, – сказал шут, слегка приподнимаясь из горизонтального положения.
– Я принес вам пирог. – Абель порылся в своем камзоле и с некоторой долей торжественности преподнес старому шуту лакомство миссис Холланд. – Тем более что сейчас пора обедать.
Вилл Кемп сел в своей дощатой кровати и взял кусок пирога, не взглянув на него и не сказав Абелю ни слова благодарности. Он так и вцепился в снедь зубами. Я подумал: интересно, когда он ел последний раз?
– То есть, – сказал Кемп после того, как проглотил большую часть пирога, – вы должны понимать: когда я говорю, что выплясал себя из мира, я имею в виду, я выплясал себя из театра «Глобус».
– А еще я принес вам вот это, – произнес Абель Глейз.
Из другой полы своего камзола он извлек небольшую закупоренную бутылку. Я понял, что он заранее запасся этими скромными подношениями. Он был просто ходячей кладовой. Он протянул бутылку Кемпу, который уже устроился на краю своего низкого ложа. Кемп большим пальцем отбросил пробку, запрокинул назад голову и с громким бульканьем втянул в себя половину содержимого. Его кадык отплясывал джигу на костлявой шее.
Утолив жажду, он взглянул на Абеля.
– Херес мастера Ричардсона, – сказал тот.
– У Тейлора лучше, – проворчал Кемп. – Идите к Тейлору на Брайт-стрит. Ричардсон кладет в свое вино известь.
У меня в голове крутилась поговорка о дареном коне, которому не смотрят в зубы, но я промолчал. Пусть Вилл Кемп цепляется за последние крохи своего достоинства, раз уж у него, похоже, больше ничего не осталось. К тому же очевидно было, что Абель выбрал верный путь для того, чтобы добиться внимания и одобрения старого шута. Каковы бы ни были недостатки белого вина, результаты его действия проявились почти сразу же. Кемп по-прежнему сидел на краю кровати, но теперь он выпрямился, а на его лице – самой подвижной части его тела, которое когда-то двигалось непрестанно, – зажегся интерес к посетителям.
– Это только временно, – произнес он, окидывая взглядом скудную обстановку. – Я скоро буду выступать со «Слугами лорда Вустера».
У меня на этот счет были сомнения. Я не был уверен, что он когда-нибудь снова спляшет джигу или сострит на публике. Но Абель проявил больше чуткости.
– Было бы жаль, сэр, если бы сцена лишилась вашего гения на слишком долгий срок.
– И я того же мнения, господин… как вы сказали, ваше имя?…
– Абель Глейз.
– Приятно знать, что есть еще один или два человека среди «Слуг лорд-камергера», у которых голова на месте.
– Дик Бербедж передает привет, – вмешался я.
– Дурбедж? Ну и как там поживает этот ублюдок?
В действительности, это замечание об ублюдке почти дословно повторяло то, что сказал нам с Абелем сам Бербедж, только он имел в виду Кемпа.
– А господин Клякспир? А Томас Прыщ, и господин Доходяга, и все остальные жирные старые пайщики и негодяи, у которых дерьмо вместо лица?
– Труппа в порядке, как и их способности оценивать по достоинству, – ответил я.
Уловив некоторую принужденность моего ответа, Кемп опять обратил свое внимание на Абеля. В маленькой комнате достаточно и одного почитателя. Шут осушил бутылку до последней капли и, перевернув, подержал ее вверх дном с жалким, но при этом слегка наигранным выражением лица. Как если бы это был намек – а это, возможно, он и был, – Абель достал из своего камзола еще одну бутылку и протянул ее Кемпу, который не замедлил пригубить содержимое нового подарка, на этот раз без комментариев по поводу происхождения хереса.
