Книга Гниль - Владимир Голубь

— Почему же? — перебил меня мужчина. — Помнится, тогда вы находили его исключительно важным. Говорили, что от этого буквально зависит ваша жизнь. И, учитывая положение вашей жены, я вас полностью понимаю.

Я потер подбородок. Пальцы мои едва заметно дрожали, и по языку растеклась вязкая сухость. Не знаю, что конкретно в его тоне вызывало такие переживания, но от них становилось немного не по себе.

— Вы правы, угу, — пробормотал я едва слышимо. — Но на фоне других проблем эти кажутся какими-то незначительными, вы не согласны? Тем более, тогда во мне явно еще говорила усталость, в таком состоянии можно впасть в депрессию от каждого лишнего шума. Так что да, давайте лучше обсудим мои проблемы с женой…

Валентин Петрович согласно кивнул.

— Как пожелаете, — он снова открыл дневник и щелкнул ручкой. — Вы говорили о плохих мыслях, верно? Можете описать их более подробно?

Я вздохнул и снова расслабился.

— Ну, я бы сказал, это как навязчивая идея. Когда мы находимся вместе, все внутри меня как будто хочет нанести ей вред. Ударить, ножом, кулаком, схватить за волосы… Раньше я никогда не испытывал ничего подобного, но после того сна где-то на фоне подобные образы всегда крутятся в моей голове. И с каждым днем они становятся четче.

— И поэтому вы боитесь, что однажды не сможете сдержаться и сделаете их реальностью?

— Да. Пока я сдерживаюсь, но не знаю, сколько смогу протянуть в таком состоянии. Недавно я и вовсе пришел с кухонным ножом в спальню. В последний момент едва удалось спрятать его за спиной и унести обратно, чтобы она не подумала, что я какой-то псих.

Валентин Петрович что-то быстро черканул в дневнике и снова взглянул на меня.

— Леонид, вы очень часто упоминаете про сумасшествие. Вы действительно так боитесь сойти с ума?

Я рассмеялся.

— Действительно ли я боюсь сойти с ума? А вы как думаете? По-моему, это совершенно естественный страх, разве нет?

— Конечно. Но страх может быть разным, — мужчина отложил на стол дневник с ручкой и аккуратно поднялся с кресла, сложив руки за спиной. — К примеру, страх известного и неизведанного. Как правило, острые негативные моменты из прошлого закрепляются в сознании и затем возникают в ходе жизни, всплывая весьма неприятным образом.

— В смысле? — его слова заставили меня недоуменно переспросить.

Валентин Петрович подошел к окну и выглянул наружу. Солнечный свет упал на его голову, мелькнув проблеском в небольших линзах с тонкой оправой. В уголках его глаз виднелись морщины, а вытянутое лицо, подернутое седоватой щетиной и с впалыми щеками, осунулось благодаря легшим от острых скул теням.

Он явно выглядел старше своего возраста, и крашенные черной краской волосы не могли это скрыть.

— Страх – вполне естественное явление, как вы выразились, — спокойным тоном объяснил он. — Он пришел к нам от предков, а тем – от их предков. И так далее, далее, далее, доходя до первого живого организма на планете. Страх поддерживает в нас жизнь. Где надо, ограничивает, а в иных случаях развязывает руки. Такова его функция.

Я покачал головой.

— Честно говоря, не особо чувствую на себе его положительные свойства, — признался я.

— Не сомневаюсь, — ничуть не смутился мужчина. — В этом и проблема, Леонид. Когда человек обрел разум, он перешел на совершенно новый этап существования. Вот только изначально биологическое в нас никуда не делось. И там, где у наших неразумных предков страх способствовал выживанию, благодаря воображению и осознанию у нас он преобразовался в нечто совершенно иное. Догадываетесь, к чему я веду?

Пожав плечами, я взялся за кекс и аккуратно откусил от него кусок. Есть совсем не хотелось, но появилась странная потребность занять чем-нибудь руки и голову.

— Вы про монстров под кроватью? Утверждаете, что мой страх – просто богатое воображение?

— О, нет-нет, что вы, скорее наоборот, — Валентин Петрович позволил себе сухой смешок и помахал рукой. — И я вовсе не принижаю важность ваших опасений, как вы думаете. Скорее это вы боитесь показаться в них слишком уязвимым, не так ли?

— И… это плохо?

Он вздохнул. Обошел кабинет неспешными шагами, взял что-то с полки у дальней стены и положил в карман, после чего присел обратно в кресло и закинул ногу на ногу.

— Забудем на время об оценочных суждениях, ладно? В нашем разговоре не будет таких понятий, как «хорошо» или «плохо». Только то, что важно вам и важно для вас. Договорились?

Я коротко кивнул, не особо понимая, к чему он ведет.

— Договорились. Но то, что вы говорили про страх… К чему вы клоните?

— К тому, что ваша проблема действительно серьезна, и вы были правы, обратившись ко мне. Не надо бояться, что вас воспримут не так или косо посмотрят. Уж точно не я. Тем не менее, — он поправил очки, — вместо того, чтобы избавиться от страха, вам стоит задуматься, откуда он взялся.

— А есть ли разница? — спросил я. — Неужели нельзя просто… как сказать, вылечить меня от этого?

Валентин Петрович покачал головой.

— Просто вылечить? Возможно, такой подход и сработал бы с чем-нибудь попроще, но я, так выразиться, противник подавления одних лишь симптомов. Если рассуждать с медицинской стороны, чтобы вам было проще понять, вы же не станете лечить постоянную головную боль одними болеутоляющими? Конечно, некоторые этим и занимаются, однако не стоит удивляться тогда, что со временем дела лишь становятся хуже.

— О! — я слегка хлопнул в ладоши, когда меня посетила дельная мысль. — То есть вы говорите, что сначала мне надо узнать причину моих страхов, а остальное пройдет само собой?

— Ха-х, если бы все было так просто, в моей профессии пропала бы необходимость, — рассмеялся Валентин Петрович, приглаживая седоватые усы. — Но да, смысл вы передали верно. Собственно, таково мое предложение: что насчет сеанса гипноза?

— Гипноза? — удивился я. — А это… безопасно?

— Разумеется! — Валентин Петрович развел руками. — В современности мало кто увлекается гипнозом так, как раньше, и это вполне объяснимо. Еще Фрейд говорил, что гипноз лишь маскирует следствие, но никак не исправляет причину, однако иногда без этого инструмента