себя. Я отослал своих работников на весь день. Здесь нет никого, кроме меня и Поппи. Если я не смогу себя контролировать, ситуация может стать очень опасной.
Но я не могу удержаться и подношу прокладку поближе, прямо к носу, чтобы почувствовать ее запах.
Черт возьми. Вблизи ее молоко пахнет еще лучше, от аромата ее молока у меня слюнки текут.
Я высовываю язык, касаясь мягкой ткани кончиком, и приподнимаю прокладку, чтобы на язык попала всего одна капля молока. Затем я откатываю его и отправляю в рот.
Ее вкус — это взрыв чистого удовольствия, эротический прилив, который разливается по моему телу, согревая кожу, заставляя меня чувствовать, что я весь горю. Мои глаза закатываются, и мне приходится плотно сжать губы, чтобы не застонать вслух.
Это неправильно. Это отвратительно. Но кровь стучит у меня в ушах, а член стал твердым, как камень, практически пробивая дыру в штанах, ноющий от желания большего.
И, охваченный неконтролируемым порывом вожделения, я беру в рот всю прокладку для груди целиком.
Черт возьми, она восхитительна на вкус.
А затем я яростно смакую ее, высасывая из нее все до последней капли, сладкое молоко Поппи наполняет мою глотку
О, Боже, я хочу, чтобы у нее было еще больше детей, чтобы у нее снова и снова появлялось молоко.
Я тщательно облизываю губы, не желая растратить ни капли ее молока, и неистово тру прокладкой для груди губы и лицо, желая вымазаться в ее сливках.
Я сосу до тех пор, пока прокладка не становится сухой.
Мой член болит в штанах, твердый и пульсирующий, потребность в Поппи нестерпимо терзает меня.
Я хватаю другую прокладку для груди и подношу ее к губам, чтобы яростно сосать ее, жуя и почти прокусывая мягкую ткань в своем стремлении попробовать всю Поппи на вкус.
Мой член настолько тверд, что я чувствую выступившие на нем капли спермы. Один только вкус Поппи заставляет меня намочить свои гребаные штаны, как какого-нибудь школьника, который не может себя контролировать. И если я не кончу немедленно, то кончу в штаны.
Я резко расстегиваю молнию, кладу первую прокладку на свой член, поглаживая его мягкой тканью, втирая оставшиеся капли ее молока в кожу, словно хочу, блядь, искупаться в нем. Взад-вперед я натираю член прокладкой для груди, и обычно я могу кончать всю ночь, если захочу, но тут достаточно всего нескольких движений, и я кончаю, сильно, в ее прокладку для груди, пока высасываю последние капли молока из другой.
Святые угодники. Мне приходится ухватиться за стойку в ванной, чтобы удержаться на ногах. Как так получается, что одна только мысль о Поппи, ее запах заставляют меня кончать сильнее, чем когда-либо прежде?
У меня почти кружится голова от нахлынувшего удовольствия, от вкуса Поппи на моем языке, в моем горле, от ощущения ее на моем члене и запаха ее на моем лице.
— Андерсон, где ты, блядь, находишься? — я слышу, как она кричит мне из кухни, и, собрав прокладки, толстые от моего освобождения, выхожу за дверь.
Когда я возвращаюсь на кухню, Поппи не смотрит на меня, а нетерпеливо постукивает пальцами по столу. — Отвези меня обратно, — говорит она, вставая, чтобы потянуться.
Я опускаю глаза вниз, туда, где скрывается ее грудь за футболкой, и с изумлением вижу два маленьких кружочка влаги вокруг сосков.
Она тоже смотрит вниз.
— Ах, это, — смущенно говорит она, слегка поморщившись. — Я пытаюсь отлучить Рен от груди. вот и подтекает молоко.
Мне неприятно видеть, как ей больно, но это очевидно, когда она осторожно прикасается к одной из своих грудей.
Они так сильно набухли и налились молоком.
Мой член снова твердеет в штанах.
— Подожди здесь, — говорю я. — Я принесу тебе салфетку.
— Все в порядке, — говорит она.
— Нет, это не так, — настаиваю я. — Просто подожди, пока я принесу тебе салфетку.
Ее щеки слегка покраснели. — Я же сказала, не надо! — жалуется она.
Но тут я вижу, как она снова вздрагивает. — Перестань быть такой упрямой соплячкой, — резко говорю я ей и чувствую, как зверь внутри меня выпускает свои когти. — Позволь мне позаботиться о тебе.
Поппи выглядит потрясенной. — Ты не мой отец, — дразнит она, и я вижу, что она вот-вот потеряет свой маленький котячий нрав.
И я чувствую, как мой самоконтроль окончательно разбивается на миллион осколков.
— Я — папочка, который позаботится о тебе, — выкрикиваю я, прежде чем успеваю остановить себя. — Либо ты сама будешь доить свою грудь, либо я буду доить ее за тебя.
У Поппи отпадает челюсть. — Ты что, с ума сошел?! — вскрикивает она, но я уже шагаю к ней. Стоя во весь рост, я возвышаюсь над ней, но она не выглядит испуганной.
А должна бы. Потому что я думаю, что меня только что вывели из себя.
— Я серьезно, Поппи, — говорю я. — Я больше не позволю тебе страдать.
Ее большие глаза расширяются, когда я кладу обе руки на столешницу рядом с ней, удерживая ее на месте. Она взвизгивает.
— Что ты собираешься делать?
— Сцеживать молоко, — говорю я.
— Отойди от меня, Андерсон, — кричит она, но я хватаю ее за волосы, накручиваю длинные волны на свой кулак, а затем грубо толкаю ее бедрами, пока она не упирается в край кухонной столешницы.
Она в ловушке.
— Я убью тебя за это! — визжит она, но я лишь слегка дергаю ее за волосы.
— Я убью вас за это, сэр, — поправляю я ее и, щелкнув пальцами, расстегиваю одну из пуговиц и беру в руку ее левую грудь.
Она тяжелая в моих руках, а мой член снова толстый и твердый. Я упираюсь бедрами в Поппи, вжимаясь в нее. Я вижу, как на ее щеках вспыхивает гнев.
Мои глаза прикованы к ее тугому маленькому соску, но я вижу, что ее дыхание сбивается, и она быстро дышит. Я собираюсь слить ее молоко и взять ее, хочет она этого или нет, но я чувствую, как трепещет ее сердце, как оно колотится о ее прекрасное горло.
Но ее тело ответит мне, иначе.
Я осторожно провожу большим пальцем вперед-назад по ее соску, и в ответ слышу тихий придушенный стон.
Другой рукой она пытается дать мне пощечину, провести ногтями по лицу. Но от этого мой член становится только тверже.
— Не трогай меня, Андерсон! — прошипела она, но я покачал головой.
— С этого момента только мне будет позволено прикасаться к тебе, — отвечаю я.
Другими пальцами я обхватываю ее грудь. Она твердая и тугая под моими пальцами,
