если ни потерпевшей нету, ни даже её трупа.
— К чёрту эту юриспруденцию, — заявил Рокко, — есть же и гражданская позиция, в конце концов. Как мы будем жить в одном порту с такой заразой! — при этом он указал пальцем на кота.
— Точно! — заорали пацаны. — Мочить его, козла!
— Ну, раз так, — заявил судья, — то я снимаю с себя полномочия судьи и предлагаю решить судьбу этого облезлого садиста простым, гражданским голосованием.
— Ура! — заорали пацаны. — Да здравствует судья и голосование!
— Итак, господа, — взял слово Чеснок, — кто за то, чтобы повесить этого ублюдка?
— Почему вешать? — возмутились некоторые кровожадные. — Отрубить ему башку при помощи маневрового паровоза.
— Или утопить, — предложили другие.
— Синьоры, синьоры, — урезонивал их Чеснок, — что за варварство, что за дикость? Мы же цивилизованные люди, а вы собираетесь кота на рельсы бросать. А вдруг маневровый паровоз уже в депо ушёл, а обратно пойдёт только к вечеру. Это что же, мы его до ночи казнить будем? Что у нас других дел что ли нету?
— Ну, утопим тогда.
— Неинтересно.
— А может, спалим его на костре? — предложил веснушчатый малый.
— Рыжий, — серьёзно сказал Рокко, — ты знаешь что? Ты болтай-болтай, да знай меру. Ты уж что-то больно жестокий какой-то — это, во-первых, а во-вторых, сжигание — это прерогатива инквизиции. Вот если б мы его уличили в ереси, дело другое. А так повешение или что-нибудь такое же милосердное.
— Ну, давай голосовать, Чеснок, долго ты болтать будешь? — зашумели пацаны.
— Давайте, — согласился Рокко, кто за то, чтобы этого сиамского подонка казнить гражданским судом через повешение?
Все подняли руки, кроме Буратино и Сальваторе Швеймана. Бывший адвокат Жмых, видя такое дело, полюбопытствовал:
— А ты что, очкарик, не голосуешь?
— Я категорически против смертной казни.
— Вечно найдётся какой-нибудь ренегат, — сказал Жмых.
— Я — не ренегат и к этому коту испытываю чувство острой неприязни, — сказал Сальваторе, — но убийство я не приемлю даже в форме правосудия.
— Эй, ты, полегче. Ты тут незыблемость устоев общества не колебай, — сказал ему Рокко, — а то вот с этого и начинается. Сначала критикуют, а потом бомбу кидают, а потом рыдают, что их в кандалах пожизненно держат.
— И вообще, ты давай тут не пропагандируй, — произнёс бывший судья, — самому, может быть, голова не дорога — это твоё дело, а нам попадать в политические списки резону нету.
— Да я же не в том смысле, — перепугался Сальваторе, — я не пропагандирую. Просто как интеллигентному человеку мне неприятна эта грустная действительность и насилие вообще. Поэтому я воздерживаюсь.
— Вот и славно, — поторопился закончить неприятный разговор Рокко, — победило большинство при одном воздержавшемся. Кто сегодня палач?
— Я, — вышел вперёд один из пацанов.
— А я — помощник, — вызвался другой.
— Ну, вот и приведите приговор в исполнение, — сказал Рокко и отошёл в сторону.
Два пацана быстренько вытряхнули кота из банки и когда хотели скрутить ему бечёвкой лапы, животное ловко вывернулось и оцарапав главному палачу лица, упало на землю и кинулось прочь.
На этом судебный процесс был закончен. Но мальчишки не торопились расходиться, ведь не все зрелища на сегодня закончились, так как в отношении Жмыха и Чеснока осталась кое-какая недосказанность.
— Ну, что, Жмых, погутарим за жизнь? — с улыбкой боевой бравады начал Чеснок.
— А тож, чего же не погутарить, — не менее браво отвечал оппонент.
— Ну, давай начнём, — Рокко скинул куртку.
— Давай, — Жмых засучил рукава, а публика заняла места в ожидании хорошей драки.
И драка бы получилась, если бы не Буратино. Он спокойно вышел к бойцам и, остановившись напротив Жмыха, негромко произнёс:
— А известно ли вам, синьор Жмых, что Рокко Чеснок — мой друг?
— Известно, — ответил Жмых, и ему стало немного не по себе.
— Так вот, Рокко Чеснок — мой друг. И на правах его друга я приношу вам свои извинения за него. Надеюсь, вы их примете.
— Чего же не принять.
— Я не знаю, что стало причиной вашей размолвки, но, полагаю, что мои извинения станут причиной вашего примирения.
— Эй, а чего ты за меня распоряжаешься, — вмешался Рокко, — что я сам за себя не могу сказать?
Зрители просто впились в Буратино глазами и затаили дыхание, внимательно слушая, что он скажет. И он сказал:
— Синьоры, ни я, ни Рокко Чеснок драться ни с кем не будем. Это нам ни к чему. Мы не шпана какая-нибудь, мы — люди серьёзные. Отныне любой человек, который захочет подраться с Рокко, будет моим врагом, и я найду способ, как укоротить руки драчливому хулигану. А у меня есть способы. Надеюсь, вам это известно?
— Известно, синьор Буратино, — загалдели пацаны, чувствуя, что драки не будет.
— Ну, так что, синьор Жмых, вы принимаете мои извинения?
— Нет проблем, — ответил тот.
На этом всё и закончилось. А два дружка пошли по своим делам. Дел-то, конечно, у них не было, просто пошли в сторону города.
— Слушай, Буратино, — спросил Чеснок, — что это ты так себя повёл, подраться мне не дал?
— Драться — дело ослов и баранов, нам с тобой заниматься такой ерундой нужды нет. Мы люди серьёзные и должны думать о своём авторитете.
— Мы? — переспросил Рокко.
— Мы, — твёрдо сказал Буратино.
— Так что, мы теперь банда? — огонёк восхищения блеснул в глазах Чеснока.
— Банда, — подтвердил Пиноккио, — и мой враг — твой враг, а твой — мой.
— Спасибо, — сказал Рокко. Он был явно доволен.
— За что спасибо? — удивился Буратино.
— За то, что в банду взял. У тебя банда крутая. Весь город о ней говорит. Когда со слободскими драться пойдём, им не поздоровится.
— Мы не будем драться со слободскими, — сказал Пиноккио, — это всё ребяческие игры. Мы будем заниматься делом.
— Не будем драться? — разочарованно сказал Чеснок. — А если нас кто тронет первый из слободских?
— Если и тронет, то мы не будем предавать всю слободу мечу. Выловим тех, кто тронул, и покалечим,
