чтобы в следующий раз все остальные крепко подумали, трогать нас или нет.
— Понятно, — сказал Рокко.
— Хоть слободских покалечим, хоть городских, хоть портовых, нам без разницы.
— А портовых-то зачем, они пацаны свои.
— Если никто не тронет, то и мы не будем. Нам, я повторяю, и без этих детских забав дел хватит.
— А какие же у нас будут дела, — оживился Рокко, — серьёзные?
— Дело у нас одно — красиво жить. Как ты думаешь, это дело серьёзное или нет?
— Это уж да, — сладко поморщился Чеснок, — я знаешь как люблю красиво пожить! Колбасы пожрать до отвала или у фермера гуся спереть, запечь его в глине.
— Воровать гусей, — задумчиво произнёс Пиноккио, — дело, конечно, романтическое, но с гусями мы пока повременим. И с налётами на сады тоже. Нам деньги нужны.
— Деньги? — искренне удивился Чеснок. — Эк куда хватил. Где же их взять, деньги-то? Да и зачем они нам?
— Рокко, а ты на себя в зеркало часто глядишь? — вдруг спросил Пиноккио.
— Не часто, — признался парень, — вообще не гляжу. А чего мне туда глядеть? Чего мне там рассматривать, что я баба что ли?
— Вот именно, — критически произнёс Буратино, — смотреть-то особо не на что. Грязь одна да дыры. В общем, босяк.
— На себя-то посмотри, штаны-то с утонувшего матроса снял, — обиделся Рокко.
— Вот я тебе о чём и говорю, что я босяк, что ты. А нам пора уже синьорами становиться, в штиблетах ходить, в костюмах и шляпах соломенных.
— Эк тебя заносит, — засмеялся Рокко, — мечтатель. А ты хоть знаешь, сколько это стоит?
— Знаю, — сказал Пиноккио, — прилично одеться стоит цехин.
— Цехин⁈ Ну, знаешь, у тебя замашечки, как у графа. Я-то думал, сольдо пять.
— В том-то и дело, что денег нужно много, а ты мне предлагаешь со слободскими драться и гусей воровать.
И тут Буратино вспомнил:
— Кстати, это тебе, — он достал из кармана пятисольдовую монету и протянул её Чесноку.
— Мне? — удивился тот и боязливо убрал руки за спину, как будто монета могла его укусить.
— Тебе.
— А за что?
— Ты же мне помогал.
— Так мы же банда, — нахмурился Рокко, — где же ты видел, чтобы один бандит другому за помощь платил?
— И вправду не видел, — согласился Пиноккио, — но всё равно возьми, мне будет приятно, что тебя отблагодарил.
— Не возьму, — заупрямился Чеснок.
— Бери, я же тебе не последние отдаю.
— Не-а, — Рокко помотал головой, и тут его глаза увлажнились и он сглотнул слюну, — слушай, Буратино, раз они тебе не нужны, айда в кондитерскую. Там есть такие вещи, что аж голова кругом.
— Правда? — оживился Буратино. — Но я хотел тебя отблагодарить.
— Вот и отблагодаришь, — сказал Чеснок. — Погнали?
— Погнали, — согласился Буратино, и мальчишки побежали в кондитерскую.
— Я туда часто хожу, — не без гордости, на бегу, заявил Рокко, — меня оттуда не выгоняют.
— Ну и как, вкусно? — поинтересовался Пиноккио.
— Не знаю, ни разу не пробовал ничего, — сознался Чеснок.
— А чего ходишь?
— Глядеть. Иной раз просто взглянешь на всё это — и сыт.
— Иди ты…
— Чтобы мне сдохнуть. А пахнет как там! Даже колбаска с чесноком не так пахнет, как там.
— Не врёшь?
— Честное слово, зуб даю.
Наконец мальчишки добежали до кондитерской мсье Руа и остановились около витрин. И Буратино увидел всё то великолепие, о котором ему рассказывал Чеснок, и у него даже дух перехватило от такой красоты.
— Да! — восхищённо произнёс он.
— А я тебе говорил? — сказал Рокко таким тоном, как будто сам был владельцем лавки.
А за стеклянными витринами сидели люди. Синьоры, одно слово. Мальчики в костюмчиках, девочки в белых платьях, дамы в роскошных шляпах. Все они пили кофе, лимонады и жрали разные вкусности.
— Ну, что, пойдём вдвоём, — сказал Пиноккио.
— Может, не надо, — вдруг спасовал Рокко, — может, в другой раз, а сейчас колбаски купим, хлебушка.
— Ты это чего? — серьёзно спросил Буратино.
— Боюсь, — признался Чеснок, — вдруг в шею выпрут, а эти, — он кивнул на клиентов кондитерской, — гыгыкать будут, а дамочки будут носы морщить и «фи» говорить. А я всё это страшно как не люблю.
— Пусть только попробуют выпереть, — с угрозой пообещал Пиноккио, — мы им, заразам, витрины побьём. И вообще, Рокко, запомни, этот мир наш. Запомнил?
— Запомнил, — отвечал Чеснок без особого энтузиазма.
— Это всё для нас, — повторил Буратино и постучал костяшками пальцев по витрине, — а знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что мы банда, вот почему. Сейчас мы войдём в заведение, и пусть хоть кто-нибудь, хоть что-нибудь нам скажет. Тогда они узнают, что такое банда.
— Пошли, — твёрдо сказал Чеснок, — только ты первый.
— Не бойся, — сказал Буратино и открыл дверь в кондитерскую.
Внутри действительно пахло чудесно, но пацаны этого не замечали. Они шли через зал под ураганным огнём насмешливых и удивлённо-презрительных взглядов, как солдаты идут в последнюю, красивую, но абсолютно бессмысленную атаку.
Наконец они добрались до прилавка, над которым возвышался лысоватый, краснощекий человек в белом фартуке. Он внимательно, без особого восторга, но и без презрения, смотрел на мальчишек и, когда те приблизились, спросил у них с забавным акцентом:
— Что пожелают синьоры?
— Пирожных, — грубовато, хотя и не желая этого, буркнул Пиноккио.
— Пирожных? — повторил кто-то сзади и прыснул со смеху. — Штаны себе лучше купил бы новые.
Буратино повернулся и увидел прилично одетого мальчишку с девчонкой и с двумя расфуфыренными дамами. Он ничего ему не сказал, а только так на него зыркнул, что мальчишка осёкся и усиленно стал пить кофе.
— А синьоры знают цены?
— Нам наплевать на цены, — не без гордости заявил Буратино и кинул на прилавок пятак.
— Одно пирожное стоит полсольдо, у вас хватит на десять.
— Десять и давайте.
— Я положу вам разных.
— Давайте разных, — согласился Пиноккио.
— И ещё я дам вам бутылку лимонада бесплатно, — вдруг заявил
