сходило, когда я отбывала срок лабораторным рабом. Мой испепеляющий взгляд заставил студентов разбежаться по рабочим местам.
Джордж, по своему обыкновению ни на что не обращающий внимания, все говорил и говорил.
— Да, да. Чтобы это произошло, чтобы эти дремлющие способности вновь проснулись, нам необходимо сложить недостающие кусочки информации в единую картину. Те части процесса регенерации, которые затерялись примерно… когда примерно, по твоей оценке?
— Сто миллионов лет назад. С тех пор как эволюционировавшие терапсиды[4] стали полностью теплокровными, в начале эпохи динозавров. Именно тогда способность к регенерации крупных органов, скорее всего, и стала у наших предков дремлющей. Черт, вовсе не удивительно, что некоторые из подпроцессов утратили эффективность или стали дефектными. Меня изумляет, что они — очевидно, большинство из них — вообще сохранились!
— Ты жалуешься? — поинтересовался он, приподняв бровь.
— Конечно, нет. Если все это подтвердится, — я обвела рукой лабораторию, ставшую вчетверо больше после того, как крупные инвесторы бросились поддерживать нашу работу, — терапевтические достижения станут ошеломляющими. Будут спасены миллионы жизней. И никому больше не придется изнемогать в ожидании донорских органов, молясь, чтобы кого-то постигло несчастье.
Я не упомянула другой возможный результат. Еще год таких прорывов, и наша парочка станет наиболее вероятным кандидатом на поездку в Стокгольм. Фактически такой исход стал казаться настолько предрешенным, что я даже начала гнать мысли о Нобелевке из головы. И принимать как должное то, что десятилетиями было центром устремлений моей жизни, моего существования. Как ни странно, но эта премия для меня больше почти ничего не значила. Теперь я это поняла. Золотой диск, к которому прилагается куча новых заморочек. Речи и консультативные группы. Публичные мероприятия и «вдохновительные» появления на публике — причем мне это предстояло бы гораздо чаще, чем Джорджу, потому что каждая харизматичная женщина-ученый должна «тиражироваться», выполняя обязанность ролевой модели для девочек. И все это будет лишь наваливать гору помех, отвлекающих меня от лаборатории.
Роет норы цикада семнадцать лет
Без отдыха и покоя
Там, где звука нет, там, где света нет
И всего остального.
А потом — бьют часы, раздается приказ:
«Вверх! Вперед! И не бойся:
Свет, полет и любовь ты познаешь сейчас,
Больше в норах не ройся!»
Взрослой жизни отпущено мало мгновений
После долгого детства.
Время крутит свое колесо поколений,
Никуда нам не деться.
Мы нырнули в геном.
Одним из великих открытий двадцатого века стал тот ошеломляющий факт, что лишь два процента нашей ДНК являются реальными кодами, в которых зашифрован синтез белков. Всего около двадцати тысяч этих «генов» рассеяны по 46 человеческим хромосомам, а большая часть из оставшихся 98 процентов состоит из интронов, ДДНП, КДНП, ретротранспозонов[5] и так далее…
Лет двадцать-тридцать весь этот прочий генетический материал назывался «мусорной ДНК» и считался шумом, просто шумом — можете в такое поверить? Хламом, накопившимся за миллиард лет эволюции с тех пор, как наш первый предок-эукариот[6] решил объединить силы с некоторыми бактериями и спирохетами и замахнуться на нечто большее. Нечто более общественное и организованное. Совместный проект мезозойской жизни.
Мусорная ДНК. Разумеется, в ней не было никакого смысла! Она отнимает ценную энергию и ресурсы, необходимые для построения каждой похожей на лесенку спиральной нити из фосфатов, углеводов и метилированных нуклеиновых оснований. Дарвин быстро вознаградил бы индивидуумов, которые бы от этого мусора избавились. Нужно оставить ровно столько, чтобы выполнить необходимую задачу, и чуть больше. Избыточность благословенна, но эффективность божественна.
Со временем мы обнаружили, что многое из этого «мусора» на самом деле очень важно. Это последовательности, выполняющие важнейшую функцию: регулирующие, когда ген должен включиться для создания соответствующего белка и когда он должен остановиться. Как выяснилось, на такое регулирование требуется огромное количество ДНК. А большая часть оставшейся оказалась зараженной вирусами — зловещий, но не представляющий для меня интереса факт.
Некоторое время, пока участки регуляторных кодов раскрывали свои секреты, кое-кто решил было, что мы получили полный ответ на «проблему мусорной ДНК».
Да только огромные ее участки все еще оставались загадкой. Лишенные всякого очевидного смысла, они казались совершенно ненужными. И к тому же слишком длинными, чтобы служить всего лишь знаками препинания, разделителями или структурными элементами. «Теория мусора» вернулась, когда коллеги назвали эти большие и таинственные заплатки бессмысленными остатками…
… пока мы с Джорджем не сделали заявление.
Рыбы в море воду мутят,
Не смеются и не шутят,
Без подарков и цветов
Тянут дам к себе в альков.
Порезвятся…
…а к утру
Гонят тех метать икру.
На потомство им плевать:
Сотня выживет иль пять —
Хватит двух, чтоб продолжать.
СВС — The Q: С возвращением, я Джайан Гомеши, и это шоу «The О», где вы увидите живую музыку и интервью в искрящемся 5-D из студии «Великие равнины» в Виннипеге. Сегодня вы снова увидите фантастическую ноп-поп группу «Пожиратели флосса» — да, поприветствуем их! Но только давайте сейчас успокоимся и поприветствуем наших особых гостей. Встречайте ярчайших научных звезд Манитобы — Беверли Ванг и Джорджа Стимсона.
Профессор Джордж Стимсон: Спасибо, Джайан.
Профессор Беверли Ванг: Да, приятно поучаствовать в вашем ярком шоу. Боже, та последняя песня была… «Саn-Do Invigo-Rating».
ДГ: Ха-ха! Действительно, Кана-ду. Полностью согласен. Вы набираете очки, мадам профессор. Это ведь не прабабушкин рок-н-ролл, верно? А теперь, народ, посидите тихо. Мы заполучили Бев и Джо всего на несколько минут, а потом им надо снова идти менять наш мир. Позвольте мне начать с Беверли. Итак — для всех собравшихся здесь и наших зрителей по всему миру! Всех нас изумили ваши успехи по выращиванию органов и частей тела, подарившие надежду миллионам. Это правда, что вы проделали такое и с собой?
ПБВ: Да, у меня теперь новые почки и печень, выращенные из моих собственных клеток. Мне предлагали обычные трансплантанты — нашлись подходящие. Но мне показалось, что честнее будет самой воспользоваться нашими методами, став одним из первых добровольцев. Пока мои новые запчасти работают идеально.
ДГ: И вы тоже, Джордж?
ПДС: Мои замены были менее амбициозными — в основном исправление последствий обширного артрита. Суставы и сухожилия. Укрепление и замена.
ДГ: И как все прошло?
ПДС: Хотите, пожонглирую?
ДГ: Эй, док, погодите, эти бутылки… ух, ты! Вот это талант. Поаплодируем «Цирку Стимсона».
ПДС: Ну, я когда-то показывал такое в колледже… сколько лет прошло,
