вдруг он смог бы образовать с ней стаю, двойную семью? Или, еще лучше, зажили бы все вместе в его розовом домике? Ему нравится Петала, ее запотевшие очки блестят, на губах всегда порхает улыбка. Пирожок с картошкой? Она могла бы продолжить работу в компании, но жили бы они вместе. Как соседи. Интересно, смогли бы они ужиться?
— Мистер Уилд, это вы?
— А? Что такое?
— Мистер Уилд, что вы там делаете?
Гэвин в панике смотрит на часы. Боже! Внезапное осознание… нет, не может быть! Он снова уснул стоя. Ширинка расстегнута, вялый пенис свисает на штанину. Петала. Он мечтал о ней. А потом…
— Мистер Уилд?
— Да, да, сейчас.
По голосу это вроде Элстон со склада, он хороший человек, не станет болтать.
— Вы в порядке, мистер Уилд?
Он застегивает молнию, открывает дверь кабинки.
— Элстон, спасибо, все хорошо. Я что, храпел?
— Да, мистер Уилд.
— Просто я немного отвлекся… Знаете, как это бывает.
Широкое лицо Элстона выражает изумление.
— Ладно, мне пора! — Гэвин быстро выходит из туалета.
По пути в свой кабинет он просит миссис Сайрус не беспокоить его. На столе скопилась гора бумаг, но он велит ей ни с кем не соединять, разве что в чрезвычайной ситуации. В кабинете он садится за стол и какое-то время сидит неподвижно, пока не проходит чувство унижения от встречи в туалете, а сердце не начинает биться более ритмично. Он беззвучно бормочет молитву, и в этот миг перед внутренним взором возникает его старая яхта «Романи». Его 28-футовый шлюп, лучшая подруга, старинная любовь. Он ясно видит, как она покачивается на оливково-зеленой воде, блестит деревянной палубой, приподнятой кормой. Он хватается за соломинку.
Целый день Гэвин прячется в кабинете. Час за часом: руки чешутся, сердце готово выпрыгнуть из груди, в голове туман, только образ «Романи», яхты из холостяцкого прошлого, появляется в его сознании и исчезает как корабль-призрак. Яхта уже год стоит, пришвартованная в яхт-клубе. В конце концов они с напарником приняли решение ее продать. Не осталось времени на глупости: поездки на острова, гонки по волнам, на ночи, проведенные под звездами. Жене не очень-то нравилось ходить под парусом. А потом еще это наводнение… Сейчас бедняжка «Романи», скорее всего, до краев заполнена дождевой водой и сверху донизу облеплена пеликаньим дерьмом.
Гэвин десять раз раскладывает пасьянс «Солитер» онлайн, затем переключается на бридж. Семнадцать раз заходит на «Фейсбук», проверяет, нет ли поблизости ураганов, не залетело ли к ним шальное НЛО, что происходит на Какаду, но потом понимает, что от этих проверок голова кружится еще сильнее. Ровно в 17:00 он выключает компьютер и выходит из офиса, стараясь не смотреть в глаза миссис Сайрус.
* * *
Придя домой, Гэвин какое-то время стоит на лужайке и критическим взором оглядывает окружающие сад розовые стены. Семь футов высотой, с бетонными опорами, по всему периметру укреплены стальными полосами. Эти стены так просто не снесешь. Какого же цвета они были раньше? Он не может вспомнить, потому что по большей части их закрывали покрытые оранжевыми цветками вьющиеся плети и другие кустарники. А сейчас стены конфетно-розовые, как платье принцессы. Это дочка выбрала цвет. Он поднимает голову к небу, принюхивается: в воздухе чувствуется приближение дождя. Небо затянуто грозовыми тучами, они готовы прорваться в любую минуту, и это притом, что сезон дождей кончился больше месяца назад.
— Папа? — Оушен подходит к нему сзади, обнимает за ноги.
— Что, моя ду-ду?
— А можно фрикадельки на ужин?
— Конечно, почему бы и нет.
— А Сюзи будет кушать фрикадельки?
— Думаю, да. Как прошел день в школе?
— Нормально.
Он садится на ступеньку крыльца, сажает ее на колени. Из-за угла появляется собака, подходит к ним, что-то бормочет, валится на бок у его ног.
— А мы в школе сегодня делали масло.
— Правда?
— Да, оно у меня в ранце.
— Покажи!
Она вскакивает, бежит за ранцем, копается внутри, достает маленький контейнер из-под йогурта — действительно, на дне лежит кремообразный плевочек.
— Масло надо держать в холодильнике, — объясняет Оушен.
Гэвин впечатлен. Анчоусы? Масло? Вот оно, платное обучение, не зря он тратит деньги.
— Ну так положи его в холодильник, мы сегодня съедим твое масло на ужин, намажем на хлеб, хорошо? А затем приходи обратно, расскажешь, как вы его делали.
Она вприпрыжку убегает.
В эту минуту раздается первый раскат грома.
Собака отвечает низким рычанием. Гэвин снова выходит на лужайку, передергивает плечами, будто от холода. Он чувствует себя виноватым, хотя не знает, в чем провинился. Чем он так обидел высшие силы? Почему он стоит здесь сейчас один? Когда он совершил тот неправильный выбор, что привел его сюда, под эти розовые стены?
Первая тяжелая капля ударяет прямо в макушку. Тучи спустились еще ниже, гром снова утробно ворчит. «Хватит! — Он грозит кулаком небесам. — Довольно! Прекратите!» Но дождь уже льет ему на голову, ритмично барабанит по земле. Ноябрьский дождь в Тринидаде. Ливень набирает силу, все громче стучит барабан, длинные лоскуты воды окутывают Гэвина со всех сторон. Он сжимает кулаки, охваченный яростью против стихии, — ну зачем она вредничает, насмехается, мучает его?! Но тут из дома раздается другой звук, гораздо сильнее, он заглушает барабанную дробь ливня — это кричит его маленькая дочь.
* * *
Утром Гэвин просыпается легко: в ухо ему дышит собака, рядом тихонько посапывает Оушен. Каждому нашлось место на огромной кровати. Дочка раскинула руки и ноги, подобно морской звезде, она спит на животе, оттеснив собаку на самый край. Его простыня перекрутилась, обвилась вокруг ног. Часы показывают 5:30 утра, под потолком, разгоняя воздух, мерно гудит вентилятор.
Гэвина охватывает тревожное, угрюмое чувство, как предчувствие нового дождя. Он вдруг ясно осознает то, что смутно подозревал последние месяцы: ему нужна помощь. Нужна целая команда спасателей, а не только Жозефина раз в неделю для уборки и смены белья и Петала с ее пирожками и пончиками. Нужен повар, диетолог, психотерапевт, специалист-дерматолог, сеансы гипноза, чтобы избавиться от кофе-зависимости, массажист. Время от времени он даже готов платить за женские объятия, и не только. Он — мужчина, он кажется сильным, но не справляется в одиночку. Это с женой он чувствовал себя здоровым, стабильным, успешным, а теперь не узнает сам себя. От него осталась одна оболочка, он просто жалок.
Только по утрам, пока не рассвело, он кажется себе человеком. Этот тихий, спокойный час перед рассветом, когда новый день еще не начался и не нужно подниматься с кровати, механически выполнять бессмысленные действия. Сейчас он может побыть наедине с
