отца.
Несколько кусочков пазла о маме уцелели на чердаке бабушки: спасены были еще обручальное кольцо, сумочка с документами и пара фотографий с похоронной процессии, остальные вещи были выброшены новой хозяйкой отцовского дома и матерью его третьего ребенка, ставшей на несколько лет для меня мачехой.
Кроме того, отец каким-то чудом смог сберечь ее туфли, доставшиеся мне в наследство. Каждое утро, открывая шкаф в раздумьях о том, в каком наряде я буду встречать и провожать грядущий день, я натыкаюсь взглядом на это сокровище, пронесенное через десятилетия скитаний, мытарств, переездов, не выброшенное безжалостной рукой мачехи, уцелевшее при пожаре в брянском доме. Красивые, остроносые, когда-то белые, а теперь уже пожелтевшие от времени, но модные даже сейчас, они – словно привет от мамы, с которой мне так и не довелось никогда осмысленно встретиться и поговорить.
Наш с мамой воображаемый диалог не утихает ни на день. Утром я смотрю на эти туфли, слыша и ее немой вопрос: «Как дела?», и пожелание хорошего, насыщенного дня, и, конечно, самое главное: «Ты справишься, ты точно все сможешь, не бойся, я всегда рядом, даже если ты меня не видишь».
А вечером, открывая створки шкафа, представляю, как мама спрашивает: «Ну как ты, доченька? Ты прожила еще один удивительный, полный событий и впечатлений день. Возможно, он был трудным, вижу, тебе снова было больно и горько, но ты знай – это пройдет, как только ты ляжешь спать, а утро принесет новые радости и новые чудеса. Я обещаю».
Наверное, это прозвучит ужасно, но в каком-то смысле мне даже повезло так рано потерять близкого человека. Слишком многие мои знакомые, уже взрослые дяденьки и тетеньки, с самого детства конфликтуют с родителями, постоянно барахтаясь в мутном озере взаимных обвинений и осуждений, морализаторства, попыток вырваться из-под болезненной опеки, все время что-то выясняют, делят и тревожатся, бесконечно отдаляясь друг от друга. А моя мама – всегда рядом, и всегда на моей стороне. Любой выбор она поддержит молчаливым согласием и полным одобрением, за ошибки не будет проклинать и рвать на себе волосы, вопрошая Вселенную, за что ей досталась такая непутевая дочь. Но это налагает и двойную ответственность: при обдумывании своих действий я всегда мысленно спрашиваю себя: как к этому отнеслась бы моя мама? Уложилось бы это в систему ее координат? Или она бы расстроилась? Почему-то мне кажется, что она отличалась редкой добротой и порядочностью.
Мне нравится представлять, что даже перед лицом смертельной болезни она не утратила своего оптимизма и умения удивляться – еще одно качество, которое я с благодарностью приняла в наследство.
И каждый раз, смотрясь в зеркало, я вижу отражение не только себя, давно перешагнувшей тридцатилетний порог – возраст, в котором ушла мама, – но и ее самой. Мамы, которая – я это знаю точно – воспринимала любое событие как незабываемое приключение.
Так до сих пор воспринимаю свою жизнь и я.
Иногда вечерами, разглядывая фотографии с тех самых похорон, как единственные фото с моими родителями, когда мы все вместе в одном кадре, я пристально вглядываюсь в лицо маленькой, сидящей на коленях отца девочки, спокойно перебирающей бахрому, и придумываю варианты историй. «Что было бы, если бы мама не заболела и не умерла? Если бы папа не женился снова?»
Но история человеческой жизни не знает слова «если».
***
О. Райхенау, Германия, январь, 2021 год
День рождения – не повод для грусти, особенно если он сразу после праздничного Нового года. Есть мнение ученых о том, что рождение – самый серьезный стресс в жизни человека, который и запоминается на всю жизнь, поэтому нам так грустно накануне очередной даты. Для меня этот день – скорее осознание своего возраста, время провести ревизию ценностей и еще раз окунуться в приоритеты своей жизни.
Встать утром, босиком пройти по прохладному полу гостиной, выпить первую чашку чая, полить любимые цветы на подоконнике, выгулять французского бульдога, деловито фыркающего и осматривающего непроходимые снежные препятствия, в которые превратились пешеходные дорожки вдоль Боденского озера.
В этот карантинный год в Германии выдались на редкость холодные зимы. «Юнессковый»6 островок, ставший для меня в последние годы пристанищем, замело как никогда. Много веков назад он стал таким же пристанищем для одного из братьев7, писавших здесь глаголицу8.
Гости, пожелавшие лично поздравить меня с прибавлением еще одной цифры к моему персональному «летоисчислению», разъехались до наступления комендантского часа, объявленного правительством Германии, безрезультатно борющегося со второй волной «коронованной» эпидемии.
В кованой люстре, висящей над обеденным столом, догорают свечи. Их необычное горение завораживает и наполняет пространство мягким светом. Наступает мое время тишины.
Меня искренне удивляют недоуменные вопросы друзей о моем стремлении находиться одной. Возможно, они путают любовь к уединению с одиночеством, а ведь это совершенно разные вещи.
Рождественская елка в мельканиях гирлянд, легкое трепетание свечей, праздничный блеск шаров, большие букеты цветов в вазах… Теперь, когда празднование закончено, можно, забравшись в кресло, словно достав из-под елки долгожданный подарок, перебирать фотографии и памятные вещи в кочующем со мной деревянном сундуке. Любая вещь из него – словно отрывной календарь памяти. Каждый «листочек» я бережно храню, не желая что-то изменить или подправить. Вот и в этот раз, едва я распахнула один из бумажных конвертов, на колени выпал маленький одноразовый конвертик для чая, на обратной стороне которого знакомым подчерком надпись… Глазами пробегаю по знакомому тексту, и память услужливо, словно машина времени, переносит меня в конец прошлого столетия.
***
Подростки прошлого века радовались самым простым и банальным вещам. Если появлялась возможность собраться и отметить праздник в момент отсутствия взрослого поколения – это была удача, и пропустить такое событие было бы преступлением, особенно если эта возможность выпадала на дни празднования Нового года.
Приготовление к этому действу сопровождалось шитьем новых нарядов, разнообразие которых зависело от ассортимента промышленных поставок в северный городок и заготовкой кулинарных изысков в виде шпрот, копченой колбаски, мандаринов и апельсинов.
Школьные уроки труда в те далекие времена были спасением для наших девичьих грез. Они ковали из нас Марь Искусниц – эдаких Царевен-Лягушек. Махнули рукой – и появились юбки, сшитые по выкройкам из замусоленных журналов мод, передаваемых друг другу в порядке «священной» очереди под запись. Махнули другой – и на столе возникали замысловатые торты и салаты с заменой непонятных ингредиентов в рецепте на более простые, но все же с трудом доставаемые. Все это продуктовое «богатейство» бережно хранилось, и в соответствующий момент торжественно
