сам отправился почту разносить, а теперь вот — в засаду…
Его мысли прервали шаги — кто-то шлепал по тропинке. Али затаился. Человек, шедший со стороны села, миновал дуб и продолжил свой путь. Он был в широком плаще, и Али не мог его узнать. В темноте совсем не видел, идет ли тот по тропинке или свернул с нее. Скоро шаги затихли. Али хотел выбраться из дупла, но сообразил, что тот, наверное, где-нибудь поблизости — может, даже видел, как он спрятался в дупле. А может, он пришел вслед за ним?
Али высунул наружу ногу, решившись вылезти, но вдруг услышал два удара по дереву — будто дятел стучал по стволу. Прошла минута-другая, и снова прозвучали два удара с тем же интервалом. Он втянул ногу в дупло и весь обратился в слух. Внизу шумела река, поднявшаяся после ливня. «Это не Караосман! И что за сигнал?»
Али выглянул. Человек возвращался. Это был урядник Рашко Славеев, ведающий в штабе провиантом. Выбравшись из дупла, Али разулся и на цыпочках пошел следом за ним. Тот, ускорив шаг, спустился к бревну, перекинутому через реку, но не ступил на него, а свернул по берегу реки к лесничеству, обогнул его и зашел в лес. Не выпуская урядника из виду, Али спрятался за изгородью, решив ждать. Вскоре хлопнула дверь, но лампа в доме не зажглась. Опять хлопнула. Потом Славеев показался на улице, уже без плаща, и быстро зашагал к штабу. Оттуда долетали команды, слышалось ржание коней. Али следил за урядником до самых дверей штаба и, только когда убедился, что тот вошел в казарму, отправился к зданию общины. «Зачем, интересно, Славеев ходил к Шабанову? — думал он. — Кто и кому подавал сигналы? И почему неделю назад, как раз в прошлую субботу, поздним вечером урядник вышел со двора Саира, и не в калитку, а перелез через ограду?»
Село спало. На западе ширились в небе синие просветы. Рваные тучи, похожие на клочья серой пены, неслись друг за другом. Из ворот казармы небольшими группами выходили люди и исчезали в той стороне, где был дом Саира.
3
Все окна двухэтажной лесной дачи, где размещался штаб пограничного участка, светились, когда подпоручик Занин подошел к воротам. Солдаты в полном боевом снаряжении сновали с карманными фонариками по просторному плацу. Со стороны приземистых складских помещений и конюшни слышался конский топот.
Занин прошел мимо оседланного коня командира, принял приветствие солдата, чистившего потную шею неспокойного животного, и почувствовал у порога, как к ногам его прижалось что-то мягкое. Это была Фиалка — прирученная им маленькая серна. Она ласково ткнулась черной своей мордочкой в его ладонь и пошла за ним следом. Подпоручик любил ее, кок ребенка, у него в карманах почти всегда были кусочки сахара, но на этот раз не было для нее ни лакомства, ни времени. Поэтому он только провел рукой по ее серенькой мокрой спинке и поднялся по лестнице наверх.
Командир участка капитан Игнатов о чем-то докладывал по телефону, и Занин решил не входить в кабинет, пока тот не закончит разговор. Он одернул китель и встал у окна, ожидая. В середине освещенного мигающими лампочками плаца рота солдат и человек десять офицеров и сержантов ждали приказа. Начальник службы пограничного участка поручик Стефанов, переведенный сюда недавно, пока не знающий ни обстановки, ни личного состава, шагал перед строем взад-вперед, беспрестанно поправляя ремень, и время от времени, останавливаясь, покрикивал тонким голосом: «Отставить разговоры!» Впрочем, этот офицер — молодой, энергичный — теоретически был хорошо подготовлен. Неприятным в нем было только слишком высокое мнение о себе…
В конце плаца стояли оседланные кони, около них — повозки, крытые брезентом. За серыми постройками начинался двор лесничества. Дальше виднелись каменные дома, крытые черепицей, загоны для скота. Следом тянулись узкие улочки — пестрый беспорядок, зажатый тремя высокими отвесными хребтами. Эту панораму подпоручик Занин знал, он давно уже налюбовался ею. Сейчас взгляд его не скользил по скалам Белтепе, а искал дом Саира.
Ему показалось, что командир закончил разговор, он постучал и вошел. Вскинул руку к козырьку, но капитан указал ему на диван, где сидел еще один посетитель — Пармак.
— Здравствуйте! — сказал Занин, подсаживаясь к нему.
— Здравия желаем, господин подпоручик! — ответил Пармак по-военному четко, причем Занин заметил тень неудовольствия, пробежавшую по его смуглому лицу.
Пармак, видно, переживал, слушая доклад командира о Караосмане, снова перешедшем границу, и о том, что след его потерян. Ему было, конечно, обидно, что нарушитель всегда ускользал от него каким-то необъяснимым, но вместе с тем и элементарным образом. Но еще более расстраивало его то, что после каждой неудачной попытки задержать или ликвидировать бандита появлялись новые слухи о его неуловимости. Эти слухи переходили из уст в уста, злорадно улыбались приверженцы старых порядков. «Ну что, поймали?» — будто хотели они спросить, усмехаясь при встрече с ним.
Занин уважал Пармака, который провел в пограничье, в засадах, больше любого штабного офицера. Он никогда не говорил «не могу», никогда ничего не боялся — впрочем, страшило его лишь одно: что не ему, а кому-то выпадет удача связать руки Караосману или разрядить в него обойму.
Воспользовавшись занятостью командира — тот все еще говорил по телефону, — Занин наклонился к Пармаку и прошептал:
— Не аллах, не господь бог ему помогает, брат! И в этот раз вы сами ему ворота открыли.
— Потому что не запираем их, как надо, — ответил Пармак, понурившись, и вздохнул.
При бледном свете в кабинете Игнатов выглядел еще более худым, на его обожженном солнцем лице с пулевым шрамом под правой скулой пробивалась черная бородка: последние три-четыре дня у него не было времени даже поспать, и сейчас, встав из-за стола, он неловко потер рукой подбородок, покрутил головой и, подходя к Пармаку, сказал:
— Вот, дружище, что у нас на границе делается. Язви ее… — Сев в кожаное кресло, доставленное сюда со старой таможни, он опять покрутил головой и, усмехаясь, продолжал: — Высшие и низшие инстанции ругаются. Ты уж прости, что я твоих людей в школе задерживаю. Надеюсь, коммунисты там подают пример да и другие осознали важность момента… Разве высчитаешь, где и когда этот бандит «расцветет»?
— Эти «цветочки» там распускаются, где их не топчут! — засмеялся Пармак.
— Вечно ты бьешь по больному! — Капитан мрачно взглянул на Пармака. — Из штаба дивизии звонили — ругали меня, из министерства требуют, чтобы мы им сказали, когда наведем порядок в пограничной зоне, ты мне — то же самое: «цветочки» не топчем!..
— Ничего, Пармак, растопчем! — сказал Занин, потирая ладони. — Не сегодня, так завтра.
