кончины Марии Александровны, супруги губернатора, подарившей ему четырех детей, Сергей Петрович стал задумываться об отставке, что было объяснимо – человек он уже немолодой. Семейные дела – пока Ушаков занимался вверенной ему Императором губернией – вела трагически попавшая под лошадь Мария Александровна. Сейчас же всё это лежало исключительно на его плечах.
Сам Илья Петрович Столбов, хотя и не имел семьи и хозяйства, был тоже уже немолод, поэтому прекрасно понимал губернатора. Однако, если ему ранее прочили стать исправником, и это находило в нем живейший интерес, то после сегодняшнего утра пришлось задуматься, нужно ли ему это повышение. Брать такую большую ответственность на себя в такое время…
Илье Петровичу было на вид около пятидесяти лет. Его слегка вьющиеся светлые волосы начинали заметно редеть, а некогда атлетического склада фигура расползалась во всё более объёмные и вместительные мундиры. Жалованье пристава было не единственным доходом Ильи Петровича. Он получал пенсию по инвалидности. Столбов прошел всю Крымскую компанию, в завершении которой получил контузию по причине артиллерийского обстрела позиций. Ранение не позволяло далее служить Отечеству и Императору в армии, поскольку Илья Петрович стал немного туг на уши и иногда страдал сильными головными болями. Ввиду отсутствия собственного имения и крестьянских душ, раненный ветеран с помощью сослуживцев был вынужден устроиться в полицию Тульской губернии на должность уездного пристава с годовым содержанием в шестьсот рублей. За годы усердной и честной службы он показал свою способность к профессии, и был намедни повышен до помощника исправника. Этот чин тоже не смотрелся как постоянный, – многие думали, что именно Столбов может стать следующим исправником.
Впрочем, если вернуться к мыслям, одолевавшим сейчас Илью Петровича, то можно было понять, что его заинтересованность в повышении сильно снизилась после утренней речи Сергея Петровича Ушакова.
Губернатор озвучил то, что давно зрело в обществе, и всего лишь облек существующие настроения в слова, спущенные, возможно, с самого Императорского трона. Эпоха Александра Второго заканчивалась, и начиналась эпоха его второго сына – Александра Третьего. Начиналось отступление от движения к свободам и обновлению уклада жизни, которое начал в Империи его покойный отец, и которое, кстати, принесло очень много забот полиции, ибо обнищавшее крестьянство было склонно к множеству бытовых преступлений и разбою. Губернатор нацелил верхние чины полиции на ужесточение надзора за соблюдением текущих установок.
Сами установки тоже менялись. Как сказал губернатор, отныне нужно усилить внимание и наблюдение за антиправительственными проповедниками, народовольцами и прочими бомбистами.
Это, конечно, неудивительно. Сколько было уже покушений, которые завершились убийством Императора! Столбов перекрестился при этом воспоминании. Однако он по-другому представлял себе полицейскую деятельность. В ней бомбист был просто преступником, одним из многих их видов. А сосредоточиться на вольнодумстве молодёжи в то время, когда не хватает людей, чтобы ловить душегубов, разумным для него не казалось. Губернатор приказал изучить новейшие и, как представлялось, эффективные методы жандармского подполковника Судейкина по установлению слежки и вербовки информаторов.
Но как, скажите, пожалуйста, относиться к тому, что под подозрение попадают люди, не совершившие никаких преступлений, а всего лишь имеющие пытливый ум? Шутка ли сказать, установили негласное наблюдение за графом Толстым. Зачем, спрашивается? Гордость России, известный писатель! Столбов знал графа лично ещё по защите Севастополя. Лев Николаевич был храбрый офицер, радеющий об Отчизне, а тут полицейский надзор над ним. Происходило что-то неправильное. Столбов пока не мог сформулировать для себя окончательное отношение к происходящему, что и являлось причиной его мучительных раздумий.
Лошадь наконец добрела до полицейского дома. Илья Петрович в задумчивости спрыгнул с коня и угодил сапогами, начищенными до блеска по случаю приёма у губернатора, прямо во взбитую многими ногами и копытами жижу грязи. Всю неделю были грозы и дожди, которые размыли все дороги. Илья Петрович оглядел сапоги и чертыхнулся, но делать уже было нечего. Он стоял по щиколотку в грязи.
Открылась дверь и вышел один из его городовых.
– Ничего, Петрович, не грусти, отмоется. Сейчас все мы такие – грязь везде, не объедешь и не обойдешь, – попытался он успокоить Столбова, не поняв настоящей причины его плохого настроения.
Илья Петрович молча передал поводья городовому и прошел внутрь.
– Вас там ожидают, – крикнул ему вдогонку городовой.
– Кто?
Но навстречу ему уже поднимался со стула, что стоял рядом со столом писаря, молодой незнакомый человек в форме урядника. Столбов обратил внимание, что на черных погонах выпушка была не из оранжевой, а из бело – жёлтой шерсти.
«Из благородных, – подумал Илья Петрович, – наверное, что-то просить пришел».
– Урядник Трегубов, – представился молодой человек. – Только поступил на службу, – добавил он, видя недоумение на лице Столбова.
– А – а, ну, заходите, – Илья Петрович прошел к себе в кабинет. – Закройте дверь и садитесь.
Пристав взял со стола графин с остатками вчерашнего кваса и двумя жадными глотками допил его, пока молодой урядник, ёрзая, усаживался на стуле. Столбов тоже сел напротив него, через стол, задумчиво поглаживая уже появившуюся с утра небольшую щетину на щеках. Он был ещё в своих мыслях. Затем медленно перевел взгляд на Трегубова.
– Ну – с, что Вы хотите, молодой человек?
– Мне крайне неловко, но я хотел бы просить Вас об услуге, – начал Иван.
«Я угадал», – подумал про себя Столбов, а вслух сказал:
– Молодой человек, я понимаю Ваши амбиции, но у нас все начинают с уездных деревень. Вас ведь туда направили?
– Да, – смутился молодой урядник, – но я не об этом.
– О чём же тогда? – нетерпеливо прервал его пристав.
– Мой друг – Михаил Торотынский, его заключили в тюрьму по подозрению в убийстве.
– И что же?
– Я знаю, что Вы специалист по таким делам, и очень часто открывали правду.
– Разве следствие не будет вестись?
– Будет, – ответил Иван.
– Разве Вы подозреваете губернскую полицию в предвзятости, молодой человек?
– Ни в коем случае! – горячо возразил Иван. – Но случай очень сложный.
– Нет доказательств?
– Наоборот, – торопливо проговорил Трегубов, – слишком много. Все видели, как произошёл сей несчастный случай, в том числе и Ваш покорный слуга.
– Тогда, – сказал Илья Петрович, вставая со стула и давая таким образом понять, что разговор закончен, – Вашему другу нужен хороший адвокат.
– Именно, – ответил Иван, тоже вставая, но продолжая диалог, – а такого нет. Тут нужен был бы кто-то, как Анатолий Фёдорович.
– Какой Анатолий Фёдорович?
– Кони.
– Ваш друг что, убил градоначальника? – забеспокоился Столбов, вспомнив утренний приём у губернатора и то, что Кони несколько лет назад защищал Засулич, стрелявшую в градоначальника Петербурга Трепова.
– Нет, – ответил Трегубов. – Понимаете, ружье выстрелило случайно, и при этом все вокруг видели выстрел. Кажется, особенно
