без даров.
— Прижало потому что, — фыркнул я. — Это же кретином надо быть — в тяжелые времена у голодных людей последнее забирать. Они же обидятся и начнут попов на вилы сажать, вместе с полицией и армией. Я хороших, крепких в вере да человеколюбивых служителей РПЦ за свое путешествие видел много, и радостно мне от этого — не все потеряно.
— А чего же тогда гневаетесь, Ваше Императорское Высочество? — развел руками епископ.
— Потому что тенденции не очень, — признался я. — Ежели словеса отбросить, да трезвым взглядом посмотреть, в государстве нашем сложилась монополия на духовные услуги.
— Не услуги то, обряды! — нахмурился Владимир.
— Ага, — не стал я спорить. — Монополия, батюшка, хочет только одного, без исключений — получать побольше денег да влияния. Людям деваться некуда, а посему любые «дары» нести будут, на какие поп деревенский укажет.
Одной пропагандой заставить крестьянина повесить всю жизнь знакомого попа на колокольне не заставишь — он для этого обиды долго копить должен.
— А бывает и по-другому, — заметил Епископ. — Приходят с подарками, да просят за урожай помолиться. По осени недовольны остались — пришли да зубы выбили. По весне снова с подарками — помолись за урожай, батюшка. Помолится, по осени последние зубы потом выбивают. А он и не жалуется — понимает, что людям деток кормить нечем, через то озлоблены они и что творят — не ведают. На третий год в село какой-то язычник пришел, говорит крестьянам, мол, волхвы-еретики в дикие времена землю семенем своим удобряли, и оттого земля родила хорошо. Пошли с ним к попу, значит, и говорят — давай, батюшка, удобри-ка землицу. Плакал тот, да деваться некуда — пришли-то с дрекольем. По мне так лучше добрым христианином мученическую смерть принять, да слаб в вере тот пастырь оказался — сделал все, что от него требовали, да в слезах в епархию поехал. Ныне в монастыре северном грех свой великий искупает.
— Нет в мире совершенства, — вздохнул я, поразившись особенностям быта сельских священников.
— В земном мире, — поправил Владимир.
Инциденты всегда есть, но смотреть-то нужно на ситуацию в целом, а потому отдельными специфическими моментами смело можно пренебречь.
— Долго Русская Православная Церковь была Торжествующей. Оттого гниение в ней, гордыня да гнев поселились. Устроили из Церкви рынок — так давайте рыночными методами и пользоваться. Монополия стагнирует и требует влияния да доходов. Можно ей по сусалам надавать, да только попов на каторгу гнать — последнее дело, ибо в массе своей они верою и правдою Господу нашему служат. Посему работать придется аккуратнее — вот я, батюшка, и начал. Теперь в трех городах да кусочке Николаевской губернии будет у вас, прости-Господи, конкурент. Господь один у нас на всех, а служить ему по-разному предлагают. Вот и соревнуйтесь промеж себя, пастве на радость. Об остальном я с Синодом говорить буду, вам оно, батюшка, не надо, при всем моем к вам расположении — а оно велико, ибо вижу я, как вы с другими служителями Церкви о пастве заботитесь.
— В Синоде-то поумнее меня люди сидят, — выразил Владимир лояльность начальству.
«Симфония», мать ее за ногу — вся власть от Бога!
Вечером, когда я уже лежал на кровати в выданной мне градоначальником комнате, в дверь аккуратно поскреблись. Вздохнув — нет цесаревичу покоя! — я велел войти, и Остап с виноватым видом протянул мне телеграмму. Сердце ёкнуло — что-то очень срочное, а такое, как правило, грозит проблемами. Велев секретарю зажечь лампу да подождать на стуле, я развернул телеграмму. Писала матушка-Императрица:
«Георгий, придется прервать твое путешествие. За тобою вылетел этот ужасный летательный аппарат. Нас заверили, что он вполне надежен, но я все равно буду молиться за твое благополучное возвращение. Прошу тебя, береги себя. С любовью, твоя матушка Мария».
Земля словно ушла из-под ног — такая спешка нужна только в одном случае, и думать о нем мне совсем не хочется.
Твою ж мать.
Глава 2
«Пепелац — 2.0» был ужасен, но нужно отдать должное — за прошедшие три месяца офицеры (а они там все офицерами числятся) Учебного воздухоплавательного парка проделали огромную работу. Место корзины заняла почти нормальная, деревянно-перкалевая кабина, крепящаяся канатами к трем (для надежности, видимо — один порвется, сможем приземлиться на других) баллонам сигаровидной формы. Стекол нет, движок стоит тот еще: тарахтит, дребезжит, плюется горячим маслом и так и норовит подпустить выхлопа в кабину. Дело свое, однако, делает — благодаря попутному ветру мужики в кратчайшие сроки добрались сюда из Казани, где у них один из опытных полигонов, за ночь провели техобслуживание, и ранним утром мы уже поднялись в небо.
Только тренированный морскими путешествиями организм позволил мне почти без последствий терпеть качку — кабину трепал ветер. К счастью — снова попутный, и этот факт сработал на мою репутацию: чудо, не иначе! Еще в кабине было холодно, и я радовался, что с собой мы с Барятинским взяли запас горячего чаю.
Остальные князья не полетели — сопроводив это дело подобающей речью, я отправил их в инспекцию по Центральным губерниям, готовить доклад на тему будущего неурожая. Не поодиночке: с хорошо себя показавшими за время путешествия солдатами Конвоя и при поддержке тамошних казаков — я воспользовался своей должностью атамана и написал князьям рекомендательные письма с просьбой посодействовать.
От высоты закладывало уши, шапка на меху — подарок сибирских ремесленников — и шинель неплохо спасали от холода, и, если бы не качка да душераздирающие всхлипы двигателя, сидеть в кресле пристегнувшись ремнем было бы даже приятно.
Вчерашний день прошел в режиме наскипидаренной лошади. Быстрый «брифинг» за завтраком с князьями, потом, прямо в пути диктуя журналисту должное закрепить разгон митинга интервью, я промчался по Екатеринбургу, потратив на каждую встречу не более пятнадцати минут. Заготовленные для разговора с рабочими, но не понадобившиеся тезисы прекрасно будут чувствовать себя в газетах. А вы знали, что Маркс и Энгельс жили под одной крышей? Интересно, зачем это двум половозрелым мужикам, учитывая, что Энгельс на своих