Главная роль 3
Глава 1
Старообрядец старообрядцу рознь. Радикал всегда радикал, и старообрядец из таёжного скита — тот да, даже царю гостевой комплект посуды выдаст, а собравшиеся в доме Евстафия — он человек состоятельный, и кирпичный двухэтажный особняк себе отгрохал знатный — ничем, кроме количества пальцев в крестном знамении от прочих православных в целом не отличались. Иначе и нельзя — общество выдавит, оно презрение к себе чувствует, а иначе как гордыней и презрением к окружающим любой радикализм объяснить нельзя. В столовой нас собралось три десятка человек, из «традиционных» только я и епископ Владимир. В остальном доме — еще пара сотен, переселенцы-единоверцы. Дом от этого весь день наполнен звуками молитв, шагов, обрывками разговоров.
Душу греют веселые «детские» звуки — играют маленькие подданные, в большом особняке, набитом мебелью да картинами, увитом сетью «тайных», предназначенных для слуг, переходов, детворе всегда есть чем заняться. Сейчас — вечер, и по темноте всех загнали домой, а днем им открывается доступ в огромный, засаженный яблоками, крыжовником, смородиною да пихтами, сад с настоящим прудом — когда-то в нем, по словам Евстафия, рыбки жили, но «деткам-то нужнее, эвон жара какая стоит».
До ужина я успел посетить прием в доме градоначальника — некоторые «опальные» заводчики туда просочились, и я во всеуслышание подтвердил все сказанное рабочим — раскручивайте гайки, иначе потянется к вам бесконечная череда ревизоров да прочих проверяльщиков.
— Хватит людей гноить, — напоследок окинул я их хмурым взглядом. — Переселенцам помогли — за то вам благодарность и почет. Знаю, что рабочие с профессией хорошие деньги зарабатывают, но чернорабочий что, не человек? Мало платите — пёс с ним, тележку катить желающих хватает. Но платить надо честными деньгами!
Больше ко мне «опальных» не пускали, и общался я с отделавшимися легким испугом да теми, кто капитализм понимает чуть менее правильно, а потому до нитки рабочих не выжимает. Прилагающийся к производству «кластер»: жилье, школа, больница, столовая — на самом деле не такая уж и редкость. В Сибири, по крайней мере, но там народу сильно меньше, и оттого отдельный рабочий ценится больше. Рынок — штука безжалостная, и направить его «невидимую руку» куда надо может только государство.
Обиделись — даже социально ответственные. На Дальнем Востоке и в Сибири я, получается, инвестициями да ласкою одариваю, а здесь — прибыли удушаю. Пусть обижаются — я им не сват и не брат, и задачи у них — свои, а у меня — государственные. Сигнал подан, господа, будьте добры реагировать, потому что для всех нас будет лучше уметь договариваться по-хорошему.
Расписав всех полезных для меня людей — это те, кому денег на хорошее можно дать — по завтрашнему дню, я откланялся и прибыл сюда, на обещанные чай с сухарями — Евстафий правильно понял, что я нифига не шучу, и добавку к меню подать распорядился только после согласования — пирог с крыжовником, сейчас как раз сезон, и такие пироги по всему Екатеринбургу пекут: в каждом саду растет.
Уверен, «заначка» с разносолами у Евстафия есть — специально под мой приезд и берёг, но в глазах стоят тысячи переселенцев, и даже мой казавшийся поначалу непробиваемым цинизм дал трещину. Ерунда, через пару дней приду в норму, а пока и так нормально — за предыдущую, такую, блин, вкусную во всех смыслах часть страны я набрал килограмма три, и похудеть будет даже полезно.
Рассказ об «изгнании индийского чёрта» в этот раз был встречен особо тепло. Евстафий выглядел именинником, и я хорошо его понимал — он в одночасье стал настоящей суперзвездой. Напрямую с ним — я же не раз свой рассказ повторял! — связывают полученные послабления в свободе вероисповедания. Благодаря Евстафию о старообрядцах заговорили в полный голос: в газетах, журналах, через слухи и откровенные небылицы. Традиционные православные иерархи держат лицо изо всех сил, в последние тысячи полторы километров через местных попов стараются не лезть, потому что Синод мне присылал наполненное ласковой бранью коллективное письмо, на которое я ответил многообещающим «очень надеюсь по возвращении встретиться с вами лично».
Дальнейшие расспросы заставили меня приуныть — давят на Евстафия и других местных. Капиталы старообрядческие на Урале крутятся нешуточные, за ними, помимо товаров, транспорта и спекуляций (чего уж тут греха таить), стоят конкретные производственные мощности. Какой бы веры не был подданный, если у него попробуют «отжать» металлургический комбинат на несколько квадратных километров плотно застроенной площади да пять-шесть тысяч рабочих рук, с большим «портфелем» договоров с отечественными и иностранными партнерами, за это очень сильно прилетит. Да, в «уездном городе N» пару-тройку лавок «купить» за пару копеек можно, но это же совсем другое.
Евстафию в этом плане не повезло — он же купец, «выдавить» его не мытьем, так катаньем не трудно. Условия, в силу моего к нему расположения, очень мягкие — даже бизнес перепродавать с большим дисконтом не требуется: оставляй управляющего да отправляйся, братец, на Дальний Восток — прущую туда лавину уже не остановить, и обычные православные молчаливо отдали его необычным. В Индии Евстафию делать нечего — у него характер деятельный, и на Родине его применить сподручнее.
— … Вот и решил я, Георгий Александрович — уеду!
Отхлебнув чаю из блюдечка — здесь все так пьют, мне нравится — я обратился к Владимиру:
— Батюшка, почему ничем не запятнавший своей репутации и не нарушавший законов добрый христианин терпит притеснения от других добрых христиан?
— Слаб человек, — печально вздохнул епископ. — Хозяином дома сего гордыня овладела…
Минут на десять за столом воцарился хаос — Евстафий сотоварищи начали винить в еретичестве епископа, тот — их. При этом никто не то что за бороды друг дружку не дергал, даже голоса не повышал — ругались вполне ласково, не забывая прихлебывать чаёк. Короче — видно, что не первый раз тема обсуждается, все уже привыкли.
Начав закипать — я же не железный — я громко раздавил в кулаке сухарь и велел:
— Хватит!
Мужики перепугались и изобразили раскаяние.
— Все вы здесь гордецы, — припечатал я их. — И сие — для Отечества
