имеют большой успех.
— Что еще интересного о себе вы могли бы рассказать нашим читателям?
— Ну, может быть, им интересно узнать, что я когда-то в течение двух лет был директором театра. Театр назывался «Популярный» и находился на окраине столицы, в районе того же Керцеляка. Было это, разумеется, давно, в годах 1924–1926. Театр был в полном смысле слова народный. В нем были неплохие актеры и еще лучшая публика, непосредственная, живо реагировавшая на все, что происходило на сцене, плачущая и смеющаяся. Кроме этого, театр имел собственных, правда непрошеных, но зато добровольных блюстителей порядка. Этот отряд состоял из нескольких типов, занимавшихся на Керцеляке гангстерским вымогательством откупа у перекупщиков. Эти господа, являясь в театр, не имели обыкновения покупать билеты. Они только отворачивали полы пиджаков и показывали торчавшие из боковых карманов «фомки» или старые барабанные револьверы системы «Смит-Вессон». Со словами «у нас сезонный» они проходили в театр. Мы терпели этих «абонентов» и нередко даже благодарили их. Если, например, какой-нибудь зритель «под мухой» вел себя не так, как следовало, завязывал диалоги с актерами, находившимися на сцене, из задних рядов поднимались два пана, подходили к нарушителю спокойствия, брали его деликатно под руки и провожали в фойе. И уже оттуда через минуту слышался шум тела, падающего с лестниц. А в канцелярии появлялся «блюститель порядка» и докладывал:
— Пан директор, все в порядке, мусорщик отплыл.
Директорство в этом театре было для меня чем-то вроде высших курсов по освоению варшавского диалекта и ознакомлению с окраинным типажем. Все это мне впоследствии, как вы увидите сами, очень пригодилось…
На этом я поблагодарил Веха за интервью от имени своего лично и будущих читателей его книги заочно.
Мне осталось добавить, что в настоящий сборник включены рассказы почти из всех книжек этого замечательного современного юмориста Польши. Примечания к русскому изданию сделаны автором.
⠀⠀ ⠀⠀
Я. Лабковский
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀
Моим советским читателям
⠀⠀ ⠀⠀
Лично я никогда нe читаю никаких вступительных слов, предисловий, никаких «от автора» и т. и. И никогда не посмел бы обременять этим моих читателей. Но здесь исключительный случай: несмотря на свой зрелый возраст, я для русских читателей совершенно новый, начинающий автор и поэтому вынужден представиться.
Итак, моя фамилия напечатана на обложке. Возраст… не будем мелочными, тем паче что в предисловии об этом уже сказано.
Пишу на польском языке, хотя на первый взгляд этого не скажешь, поскольку пользуюсь я в своих произведениях жаргоном предместий Большой Варшавы.
Типы, с которыми я вот уже 35 лет вожусь на страницах газет, а потом на страницах книг, представляют собою как бы концентрат (что-то вроде бульонных кубиков) достоинств и недостатков варшавянина из окраинных районов.
Я размещаю их в мелких произведениях — размером до 120 строк каждое. Они высказываются у меня на любую тему, связанную с жизнью нашей надвисленской столицы. Впрочем, зачем говорить за них, если они могут объясняться сами.
А теперь я хотел бы сказать немного о так называемой специфике писательского труда. Читатели обычно интересуются — как автор творит: пером или на пишущей машинке, ест ли он во время работы гнилые яблоки, как это делал Оноре де Бальзак, или держит ноги в горячей воде, как Сильвестр Китвасинский (еще молодой, но уже известный в кругу близких родственников прозаик), когда ему лучше пишется, утром, вечером или ночью?
На эти вопросы я должен ответить с врожденной скромностью: пишу пером. Ног в кипятке не держу, потому что жена не позволяет брызгать на пол. Гнилые яблоки иногда ем, но это уже зависит исключительно от фруктовых магазинов.
Когда я люблю больше всего писать — на рассвете, при сгущающихся сумерках иди среди ночи? Больше всего — никогда.
Меня может кто-нибудь спросить:
— Ну хорошо, как же в таком случае получилось, что вы написали несколько тысяч фельетонов?
— А это уж заслуга исключительно моей жены. Она — моя муза. А точнее, не столько муза, сколько начальник отдела домашних финансов, А что это значит, вы, наверное, знаете сами.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Вех
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀
Печенка по-варшавски
⠀ ⠀
⠀ ⠀
Предварительный заказ
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Ну, мы сидели и разговаривали об улучшениях в системе торговли продовольственными товарами. Больше всех ворчал Скублинский, заявляя, что он об этом напишет в «Экспресс» и что только у нас возможны такие вещи. Но Геня схватила его за фалду и усадила на стул, чтобы он не распространял слухов, потому что за это можно влипнуть в историю. Такие случаи бывали.
Скублинский вырвался, схватил обруч из-под бочки от капусты и, чтобы хоть немного отвлечь гостей, начал показывать хула-хуп.
Но так как все уже основательно разнервничались и всех мучила икота, тесть отобрал у него обруч и наделал из него рогаликов.
На каждый звонок мы все бежали в прихожую с криком «Гастроном!» И когда вместо заказа появлялись все новые и новые гости, мы только шипели: «А чтоб вас холера взяла!»
В одиннадцать часов заявился дядя Змейка с букетом. Тут чаша терпения оказалась переполненной. Дядю Змейку попросту взяли за шиворот и спустили с лестницы. Пробило двенадцать, а «Гастроном» так и не появился, хлеб доели до последней крошки, и нам не оставалось ничего другого, как разойтись по домам.
В понедельник утром делегация гостей отправилась вместе со Скублинским на улицу Кручую в «Стол заказов». К сожалению, Скублинский не сумел указать, кому именно он сделал заказ и уплатил деньги. То он показывал на блондинку, то на брюнетку за стойкой, а под конец, припертый к стене, признался, что по дороге в «Гастроном» он забежал в ресторан «У Слепого Леона», что на Кавенчинскои улице, и там оставил все деньги. До «Гастронома» он уже, ясное дело, не дошел. Отсюда и «трудности с транспортом».
Когда делегация гостей услышала это, Скублинского прижали к столу заказов, и не известно, чем бы это все кончилось, если бы не появился директор магазина. Он заслонил собою клиента и объяснил нам на будущее, что каждый заказ в «Гастрономе» выполняется точно, при условии, конечно, если он сделан.
Еще директор сообщил нам, что в «Столе заказов» ежедневно имеется свежеобжареиный кофе и чай сорока пяти сортов, за которым он лично каждую неделю ездит
