опасности; твой народ разорён и в отчаянии проклинает управление твоих помощников. Уважение к королевской власти подорвано, никто не повелевает, никто не повинуется. Магнаты жиреют на твой счёт и на средства народа, мелкое дворянство прозябает и гибнет, а у тебя самого еле хватает средств на покрытие твоих личных расходов. Мы беззащитны и разорены!
Людовик закрыл лицо руками.
— Не сплю ли я? — тихо проговорил он. — Неужели мой народ несчастлив? Неужели мои советники лгут? О нет, я вижу всё это во сне! Я хочу проснуться от этого тяжёлого, отвратительного сна! — Он ощупал наместника. — Нет, это — не сон! Боже мой!.. Боже мой!
Среди дворян произошло сильное движение. Раздались голоса:
— Король обманут! Долой советников!
Баторий знаком успокоил их и серьёзно обратился к архиепископу:
— Канцлер, отвечай и оправдывайся!
— Только королю, — ответил Чалкан с льстивой улыбкой, смиренно кланяясь.
Дворяне, выхватив сабли, бросились к нему, однако наместник заслонил собой канцлера.
— Оправдывайся, — приказал король, — не пред ними, не предо мной, а перед Всевышним.
Чалкан тихими шагами подошёл к королю и чуть слышно проговорил:
— Всё так, как сказал Баторий: государство расшатано и находится в опасности; но разве мы не принимали всевозможных мер, чтобы отвратить её? К сожалению, мы — только люди и не можем изменить предопределения Всемогущего!
— Не греши! — перебил его Баторий. — Потребуй от него ответа, король! Народ виноват во многом, но и у короля Венгрии должна быть твёрдая рука!
— Вы обвиняете меня? — взволнованно спросил Людовик.
— Да, — воскликнул палатин, — я обвиняю тебя! Упрямый, гордый и своевольный народ требует бдительного глаза и деятельных рук. Ты сам нарушил власть законов, сам возбудил честолюбие Заполии и воинственность султана, твоё бессилие придаёт им силу. Две сильные руки протянуты к твоей короне, а ты забавляешься со своей любовницей. Полумесяц угрожающе восходит над горизонтом Венгрии, турки берут наши крепости, разоряют нашу страну, а у нас есть оружие только для турниров, а деньги только для забавы. Сулейман могуч, под его шагами стонет земля. Перед королём Людовиком не дрожит даже повар, когда пересолит суп, или портной, когда испортит его кафтан. Сулейман играет коронами, а Людовик — локонами своей любовницы. Ты — ребёнок. Горе тем, кто довёл тебя до этого.
Король молча слушал Батория, но затем быстро подошёл к нему. Однако наместник сделал знак, что ещё не кончил.
— Ещё не всё? — воскликнул Людовик, дрожа всем телом.
— Ещё не всё! — холодно ответил Баторий. — Государству нужен мужчина; если же ты называешь управлением охоты, удовольствия и женские ласки, то сойди с трона своих предков и уступи своё место более достойному.
Послышался глухой шум. Людовик не сводил с Батория лихорадочного взора и полузаикаясь-полурыдая воскликнул:
— Пока я — ещё король! Арестуйте этого преступника! Казните его!
Мёртвое молчание было ответом на эти слова, никто не двигался.
— Ты не имеешь власти надо мной, — с достоинством проговорил Баторий, — ты в моих руках, но я оставлю тебя спать, бедное дитя, пока пушки Сулеймана не разбудят тебя. Тогда ты призовёшь свой народ, и дай Бог, чтобы это не было слишком поздно... Прощай!
Король принуждённо рассмеялся.
— Останься, Баторий! — сказал он. — Ты убедил меня, что моё могущество не более могущества карточных королей. Где мои советники, мои слуги? Никто не смеет коснуться тебя! Да, это вполне убедило меня! — И мягкосердечный, увлекающийся Людовик бросился на кресло и зарыдал.
Монах тихо подошёл к нему и произнёс:
— Ты ещё будешь могущественным, если только захочешь.
Людовик опустил голову на грудь; было видно, что в его душе происходит сильная борьба.
— Да, — начал он, — я должен отвернуться от тех, кого люблю. Я должен поверить вам! Разве те, кто мне милее и ближе других, не должны стоять ближе всего к моему трону?
— Народ ненавидит тех, кого ты любишь, — ответил монах, — и проклинает тех, кого ты благословляешь. Если ты не хочешь, чтобы он проклинал тебя, то овладей собою и поступай, как мужчина! Если ты хочешь довести страну до погибели, то мы этого не допустим. Мы требуем действий, а не пустых слов.
Людовик вскочил. Его красивое лицо осветилось выражением энергии.
— Я тоже не хочу больше слов, — воскликнул он, — я хочу видеть дело. Я хочу быть королём, хочу быть мужественным. Чего хочет от меня народ?
Среди дворян стало заметно движение.
— Мы одни слишком бессильны, — сказал Баторий, — нам нужны поддержка и помощь. Ты помолвлен с сестрой императора Карла V; женись скорей на ней — и мы будем спасены!
Людовик опустил голову, на его глазах показались слёзы.
— Они предают тебя Австрии, — сказал архиепископ Чалкан.
Наложница со слезами прошептала:
— Мы должны расстаться с тобой, Людовик. Прощай! Я отдала тебе всё, всё. Женщина всегда отдаётся всей душой, а вы, мужчины, отдаёте нам только свою худшую часть — сердце! Забудь меня и будь счастлив!.. Я тебя не забуду! Прощай! — И она повернулась, чтобы уйти.
— Нет! Нет! — воскликнул король. — Этого не может быть! Посмотри на неё, Баторий! Когда эти губы говорят человеку, что любят его, тогда он переселяется в другой мир, мир грёз и чудес, а всё остальное исчезает как дым.
— Есть и другие средства, — сказал Чалкан.
— Других нет! — возразил палатин.
— Женись на Марии! — проговорил монах.
— Других средств нет, — повторил Баторий, — народ хочет видеть в своём короле совершенство, хочет видеть около него благородную женщину. А что ты предлагаешь ему? Распутницу?
— Баторий! — крикнул король.
— Вспомни о Боге! — сказал монах.
Людовик закрыл лицо руками, а потом решительно проговорил:
— Хорошо, пусть будет так! Сегодня я пошлю посольство в Брюссель. Архиепископ и палатин встретят эрцгерцогиню на границе. Одновременно с этим я призову свой народ к оружию. Сборное место будет в Баце. Сегодня же я выеду туда. Прощайте!
Слова короля были покрыты радостными кликами дворян. Все устремились к двери.
— Можешь идти, — сказал король архиепископу.
Когда все вышли, Людовик, рыдая, бросился к ногам своей возлюбленной и воскликнул:
— Тебя одну я люблю! Одну тебя!
— И всё же изменил мне, — ответила она с жестоким смехом.
— Нет, я не изменю тебе! —
