притихший зал в сопровождении лёгкого аромата духов и Nothing else matters:
Trust I seek and I find in you
Every day for us something new
Мария подошла в барной стойке, положила на неё сумочку и глядя Исе прямо в глаза, спросила:
– Что вы можете предложить девушке выпить?
Иса видел овал лица и тонкую кожу; трепещущие ноздри и пламенеющие глаза; слегка прикусанные, будто в попытке сдержать рвущиеся наружу слова, губы; пульсирующую артерию на шее. Сердце хозяина бара пропустило удар, поражённое увиденным, а затем ускорило свой бег.
– Есть идея, – ответил он и повернулся к ровным рядам бутылок, что буквально утром она и выстраивала.
Розовое вино. Клубника. Немного ванили и…из-под стойки появился фигурный бокал с оранжевой лилией.
Мария коснулась руки Исы, нежно улыбнулась и тихо сказала:
– Спасибо, – но так, что у Исы по спине пробежали мурашки.
После чего она пригубила бокал и повернулась к залу.
Иса сразу захотел закончить рабочий день. Но посмотрев на часы, он понял, что до конца первого после ремонта дня ещё целых сорок минут.
Это были самые длинные и многообещающие сорок минут в его жизни.
Но даже они закончились и под лирическую Angel, Иса объявил, что бар закрывается. Последние гости распрощались с хозяином, пожали ему руку, закинули пару монет в корзинку под названием "В пользу брата" и засунув руки в карманы разошлись. Лишь набравшийся Питер обжёг взглядом Марию и ушёл, многозначительно промолчав. Андрю покинул бар давно.
Иса проверил двери, приборы и кассу, нарочито медленно и дотошно, чтобы ни одна мелочь не стала причиной для отмены вечера. Лишь убедившись, что всё в порядке, он переоделся в подсобке, расчесал гриву и вышел навстречу Марии.
Она уже встала и задумчиво изучала стену с пластинками. Платье подчёркивало фигуру и локон призывно покачивался у шеи. Но вся эта красота меркла в том свете, что вырывался из её глаз.
Иса подошёл, протянул руку и прямо спросил:
– Ты знаешь, чего хочешь?
Девушка помедлила и ответила:
– Нет. Но я уверена, что ты – знаешь.
Он посмотрел ей в глаза, стараясь не ослепнуть, и кивнул:
– Пойдём. Есть идея.
Ночь была длинной. Как и следующая неделя. А затем – месяц. Но они не пожалели.
***
Зазвонил телефон. Иса с трудом продрал глаза и свет экрана выжег их ярким пятном. Но за мгновение он успел понять, что телефон неопределённый.
Он снял блок.
– Слушаю, – голос спросонья был глухим.
– Здравствуй, сын.
– И тебе, папа, доброго утра.
Иса глянул на часы: десять тридцать. Для него – несусветная рань.
– Я хотел бы вернуться к нашему разговору.
Голос отца звучал серьёзно и насыщенно, будто он вёл проповедь в храме. Видимо привычка.
– Я же тебе говорил – я против. Мне не нравится эта идея, – а затем немного неожиданно для себя добавил. – Тем более, они не заслужили этого.
Трубка помолчала, а Иса тем временим натянул штаны и заглянул на кухню. Здесь его ждала записка с её широким, чуть резким почерком:
"Уехала по делам. Люблю. P.S. Чувствую тебя даже на расстоянии".
И сердечко.
Наконец на том конце провода заговорили:
– Ты поменял своё отношение.
– Это плохо? – резко ответил Иса.
– Смотря для кого? – задумчиво ответила трубка.
– Ты опять что-то задумал? – устало спросил Иса. – Ты же знаешь, что бесполезно. А пример нашей семьи давно должен был научить тебя уму-разуму.
Трубка хихикнула.
– Мальчик мой! Проживёшь столько, сколько твой брат, не говоря про меня, поймёшь: сдаться – значит умереть. А мёртвым быть скучно, чего бы там не писал Заратустра.
– Ницше, – автоматически поправил Иса.
– Да их всех разве упомнишь? – отец явно повеселел. – Изменения – это хорошо. Иногда они очень к месту. Привет Марии!
И прервал связь.
Иса хмуро смотрел на тускнеющий экран и думал откуда он знает её имя? Неужели действительно за всем следит? Не подавал признаков жизни, а тут в курсе последних событий.
Сон прогнало. Иса выглянул в окно: там стояла жара и асфальт плавился. В воздухе висела мерзкая дымка-обманка, которая прятала реальный мир от глаз.
– Сегодня – упор на пиво и лёгкий алкоголь, – сказал вслух Иса и пошёл чистить зубы и одеваться.
***
Жара сводила с ума и лёд в баке стремительно заканчивался. Питер матерился, требовал новой порции холодной водки и игнорировал просьбы окружающих. Если к нему подходили, он их отталкивал и смеялся каркающим смехом, переходящим в болезненный кашель.
Андрю перестал за ним ходить.
– Он совсем с катушек съехал, – сказал на днях Андрю. – Я бы его не винил, если бы он не портил жизнь мне и моей жене. Так что лучше пусть пьёт.
И теперь он портил жизнь всему бару.
Иса уже несколько раз порывался вынести этого человека из своего бара, но каждый раз вглядывался в его лицо и видел те боль и страх, что скрываются под маской пьяного Питера. И ему становилось его жалко.
Но вот пришла Мария и Питер раздухарился вконец. Тыкал пальцем, звал словно официантку и когда та прошла мимо него в уборную, почти ущипнул её. Иса вышел из-за стойки и двинулся в его сторону, – на всякий случай. Мария вышла обратно и пошла к нему навстречу, но тут Питер, как школьник, просто сделал ей подножку.
Каштановые волосы плеснули по ногам Исы. Его лицо пошло красными пятнами: от стыда, от злости, от страха. Он помешкался секунду, но услышал всхлип.
Иса присел и аккуратно посмотрел в лицо Марии. По щекам текли слёзы, но она старательно сдерживала рыдания. Лишь тихие всхлипы.
Иса опустил взгляд и увидел ободранные руки. Мелкие капельки крови выступали на коже, будто утренняя роса. И от вида этих капель Исе было не по себе. Он аккуратно помог Марии встать. Он старался не касаться ссадин. Но тут раздался пьяный смех:
– Смотри под ноги, шлюха! – лицо Питера представляло смесь серого смертельно больного и красного, смертельно пьяного человека. – Хотя попка у тебя ничего. Я б вдул. Думаю за это хозяин тебя и держит.
Он снова опрокинул рюмку и поперхнулся. Мария с горящими щеками, ушами и не сдерживаемыми слезами, стояла натянутой гитарной струной. Казалось всё помещение вошло в резонанс с этим напряжением.
И первым лопнул Иса. Он размахнулся и со всей силы ударил по лицу своего самого старого клиента. Того, кого называл другом дольше всего в этой комнате.
Питер откинулся на диванчике и из его носа ливанула тёмная, неприятная кровь. Но он словно не замечал, как по подбородку на рубашку и стол стекает
