и схватят. Как же колотится сердце, ничего не вижу. Почему так темно? Поле моего зрения сужается до маленького тоннеля, и я едва могу разглядеть, куда мне нужно бежать.
Бросаю взгляд в черные окна. Тонкая полоска зари едва брезжит где-то вдали. Сейчас глубокая ночь. Неужели прошло столько времени?
Поворот, еще один. Охранник в тяжелых блестящих доспехах ошарашенно смотрит на меня, но пропускает.
— Леди, что случилось? — слышу я его окрик, но не обращаю внимания.
Я перепрыгиваю через две ступеньки, поднимаясь наверх, туда, где находится детская. Шаги преследующих меня слуг остаются где-то позади.
Я тяжело дышу, но знаю, что не смотря ни на что, я в жизни не бегала так быстро. Им не догнать меня.
— Лили! — кричу я и буквально влетаю в детскую.
Но ошарашенно застываю на пороге.
Ивар осторожно держит спящую Лили на руках, а та обнимает его за шею.
Он бросает взгляд на меня и я вижу драконью ярость, полыхающую у него в глазах. Ярость, готовую вырваться наружу неуправляемым огненным вихрем.
— Тебя не должно здесь быть, — раздраженно бросает мне он. — И прекрати орать, ты разбудишь Лили.
Я, словно завороженная, гляжу, как маленькие пальчики дочки цепляются за его воротник, и единственное, что мне сейчас хочется, это прижать ее к себе, вдохнуть запах ее ангельских волос. Держать и никогда не отпускать. Она такая маленькая, такая хрупкая… Как она будет без меня?
От одной мысли об этом меня разрывает на части. За что? За что он подвергает меня такой пытке?
— Дай мне ее, пожалуйста! — произношу я шепотом и делаю осторожный шаг навстречу.
3
— Тебя больше нет, — говорит он тихим глубоким голосом. — Для всех ты мертва, в том числе и для нее. Не заставляй меня принимать решение, которого я хотел избежать и подчинись. Ты должна исчезнуть. Я так решил.
Его властные черты заостряются и я вижу образ проступающего сквозь них черного дракона с пылающими глазами.
— Ты даже не дашь мне попрощаться с ней? — спрашиваю я. — Почему ты так жесток, Ивар? Ведь я же любила тебя, я отдала тебе все, что у меня было.
— Не устраивай истерик, Элис, ради блага нашей дочери. Ты уже натворила довольно бед, которые теперь расхлебывать мне. Не впутывай в это еще и дочь. Смирись с тем местом, что я определил для тебя и будь благодарна. Не заставляй меня жалеть о моем милосердии по отношению к тебе.
— Благодарна? — шепчу я делая шаг навстречу Ивару.
За спиной я слышу приближение шагов слуг, их гулкая поступь звучит как роковые барабаны, отсчитывающие мгновения до моей смерти.
Они пришли. Сейчас они заберут меня и уже не отпустят. Сейчас они разлучат меня с ней навсегда.
Я падаю на колени перед мужем и заливаясь слезами прошу его:
— Пожалуйста, ради всего хорошего, что было, — дай мне хотя бы попрощаться с ней.
Но лицо его ничего не выражает, ни намека на жалость, ни намека на сострадание. Только маска безразличия и отвращения.
Я чувствую, как за моей спиной встают люди и кладут мне тяжелые руки на плечи.
— Простите, князь, — сдавленно говорит распорядитель, кланяясь чуть ли не до пола. — Я виноват, я готов ответить.
— Ответишь, Даррен. Каждый из вас ответит. — Говорит он шепотом, — Уведите ее отсюда, она напугает ребенка. Делайте то, что было велено.
Он отворачивается с Лили на руках и я слышу ее сонный голосок.
— Папа, а братик уже появился?
— Нет, дочка, — говорит Ивар, братик появится попозже.
— А где мамочка?
— Мамы сейчас нет.
— Я здесь! — кричу я, но мой голос едва слышно. Из горла вырывается только тихий всхлип.
Меня выволакивают из комнаты и закрывают дверь детской.
Отрешенно, словно со стороны, я наблюдаю за тем, как меня тащат обратно. Словно со стороны вижу себя, пытающуюся вырваться, но руки и ноги не слушаются.
Вижу как они связывают меня и сажают на стул, а передо мной встает грузная фигура цирюльника.
Слышу оглушительный звук ножниц у самого своего уха, остригающих волосы. Распахиваю глаза и вижу, как на пол летит один золотой локон за другим. Мои драгоценные волосы, волосы, которые я не стригла ни разу в жизни, падают на грязный пол, по которому топчутся сапоги цирюльника.
Я смотрю на это словно бы со стороны. Золото в грязи.
Это не может быть правдой. Мама! Пожалуйста, скажи, что это сон.
— Сохрани то, что можешь, девочка, — слышу я шепот у самого своего уха. Волосы отрастут, раны затянутся. Но память останется. И когда придет время, ты все вернешь.
— Я не могу, это конец, — сотрясаюсь я в рыданиях, чувствуя, что сердце вот вот разорвется от нестерпимого горя. — Я не смогу пережить это.
Еще один щелчок лезвий и еще один золотой локон падает на пол. Голове становится холодно.
Что это за голос?
Я пытаюсь оглядеться по сторонам.
— Не вертите головой, госпожа, — грубо говорит цирюльник, грузный мужик с большим красным носом и клочковатой бородой. — А то, чего доброго, ухо вам отхвачу или глазья выколю ненароком, ножницы остры.
Его равнодушная мозолистая рука крепко держит меня за затылок, чтобы я не дергалась.
— Как я могу вернуть все? — спрашиваю я, словно сквозь сон, обращаясь к голосу, что слышала у себя в голове.
— Волосья-то отрастут, госпожа, — говорит цирюльник. Так заведено, их стригут, они отрастают. Это вашему благородтву ножницы отродясь были неведомы, а обычных девок стригут то и дело. Ежели волос хороший, то дамам обеспеченным на украшение пригоден. Ежели плохой, то в печь.
Он продолжает что-то говорить, но я чувствую, что весь мир начинает кружиться, сердце в груди тяжело бьется и в глазах внезапно темнеет.
— Найди наследие, которым пренебрегла, — слышу я голос, перед тем, как совсем потерять сознание.
4
Грубые мужские руки хватают меня со всех сторон, дергают и тянут меня. Сгнившие зубы скалятся в сладострастных улыбках. Я пытаюсь отвернуться, пытаюсь высвободиться, но они лишь смеются, видя мою беспомощность. Они сдирают с меня одежду и хохочут, подбадривая друг друга.
— Пожалуйста, не нужно.
— Такая юная, такая красивая, мы с тобой позабавимся.
— Нет, пожалуйста.
Я чувствую, что сердце мое вот вот выпрыгнет из груди. Лихорадочно смотрю по сторонам, пытаясь найти хоть кого-то… И в ужасе вижу среди них Ивара. На голове его черный капюшон, он смотрит равнодушно, и лишь глаза его едва заметно светятся.
— Пожалуйста, скажи им, Ивар.
Но он лишь качает головой, продалжая безмолвно наблюдать, как люди
