и большой каменный домъ съ башенками и итальянскими окнами… У заставы оказалось что-то въ родѣ булки; но не видно было ничего похожаго на шлагбаумъ… По обѣимъ сторонамъ улицы, круто спускавшейся внизъ, шли заборы. Панорама вообще была не нарядная…
Вотъ, направо, по узенькому, приподнятому тротуару идетъ кто-то. Телепневъ всматривается. Это непремѣнно студентъ! На головѣ его надѣта крошечная, сплюснутая фуражка, похожая на булку, съ узенькимъ голубымъ околышемъ. Фасонъ этой фуражки сейчасъ-же далъ почувствовать Телепневу, что она не спроста имѣетъ такую форму, что съ ней связанъ цѣлый міръ студенчества. Закутывался нѣмецъ въ какую-то чуйку, тоже невиданнаго Телепневымъ покроя. Очень ему захотѣлось остановиться и разспросить студента, куда онъ идетъ, и хорошо-ли здѣсь студенческое житье, и гдѣ университетъ… Но останавливаться, разумѣется, было незачѣмъ, и сани довольно крупной рысью катились все внизъ, по улицѣ. Телепневъ оглядывалъ дома. Дома были все маленькіе, буроватые, съ высокими черепичными крышами, съ наружными крылечками. Какъ-то мизерно смотрѣли они; но за то гораздо характернѣе, чѣмъ обывательскіе домики въ русскихъ уѣздныхъ городкахъ. Улица отъ заставы, спустившись внизъ, раздѣлилась на два рукава. Извощикъ чухонецъ, оскаливъ зубы, обернулся къ Телепневу и началъ что-то такое бормотать, указывая плетью на дорогу. Онъ спрашивалъ: «куда ѣхать?» Сначала Телепневъ рѣшительно затруднился; но тотчасъ же вспомнилъ, какъ молодой адъюнктъ въ К. разсказывалъ ему, что лучшая въ городѣ гостиница — отель Лондонъ.
— Лондонъ! — крикнулъ Телепневъ чухонцу.
Тотъ почему-то разсмѣялся, и даже ударилъ по лошаденкамъ плетью. Сани взяли направленіе влѣво и скоро очутились на небольшой площадкѣ, обставленной домами повыше и немного понаряднѣе. Виднѣлись кое-гдѣ вывѣски: булочная, колбасная, двѣ-три лавчонки съ чухонскимъ товаромъ. На одной вывѣскѣ Телепневъ прочелъ: «Restaration und Kafe,» и невольно разсмѣялся… На улицахъ было пусто; по свѣжему, морозному снѣгу пробирался кое-гдѣ чухонецъ въ большой шапкѣ, или дѣвочка въ капорѣ и съ сумкой за плечами, или опять студентъ въ чуйкѣ и крохотной фуражкѣ, непремѣнно надвинутой на носъ. Сани повернули еще направо и выѣхали на каменный, старинный мостъ, откуда открывалась большая площадь съ ратушей на заднемъ планѣ, точь-въ-точь какъ на декораціяхъ провинціальныхъ театровъ, когда дѣйствіе происходитъ на улицѣ, въ драмѣ «Смерть или Честь».
— Марктъ! — крикнулъ извощикъ, оборотившись къ Телепневу и опять осклабился.
«Марктъ, т. е. базаръ»-, перевелъ мысленно Телепневъ и началъ поглядывать по сторонамъ.
Высокіе дома стояли въ ранжирѣ. Нѣкоторые были всего въ три окна, а поднимались этажа на четыре. Площадь пересѣкала улица, и на обоихъ углахъ, справа у аптеки, слѣва у какой-то посудной лавки, Телепневъ увидѣлъ по большой кучкѣ студентовъ въ разнокалиберныхъ верхнихъ одѣяніяхъ. Это его очень поразило. Кучки стояли спокойно, носами вмѣстѣ. Разговоровъ не было слышно. Иные ѣли что-то, кое-кто игралъ съ собаками, которыхъ около каждой кучи виднѣлось по нѣсколько штукъ. Когда сани съ Телепневымъ завертывали на углу въ узкую улицу, многіе изъ студентовъ начали въ него вглядываться и даже человѣка два отдѣлилось и проводило его за уголъ.
«Вотъ обычаи-то, должно быть привольное житье», проговорилъ мысленно Телепневъ, и опять началъ смотрѣть по сторонамъ и читать вывѣски. Онъ въѣхалъ въ самую нарядную часть города. Тутъ были и двѣ кондитерскихъ, и книжный магазинъ, съ длиннѣйшимъ заглавіемъ: Buch-Kunst und Musikalien-Handlung. А потомъ опять открылась небольшая площадь съ гостинымъ дворомъ налѣво, и памятникомъ — пояснымъ бюстомъ какого-то генерала, на гранитномъ пьедесталѣ. У гостинаго двора стояли въ рядъ городскіе извощики. И они представляли нѣчто характерное. Всѣ были парные, въ большихъ саняхъ съ дышломъ; одѣты были въ синія шинели съ капюшонами и оранжевыми петлицами на воротникахъ; а на головахъ картузы, съ бронзовыми коньками на околышѣ.
«Hotel London», прочелъ Телепневъ на угловомъ домѣ, къ подъѣзду котораго подкатили его, вспотѣвшія немножко, эстонскія лошаденки. Съ удовольствіемъ и нѣкоторой тревогой выскочилъ онъ изъ саней и попросилъ невзрачнаго привратника, чтобъ его провели въ номеръ. Изъ сѣней видѣнъ былъ ходъ въ гостиницу, и сквозь стекляныя двери — первая комната съ буфетомъ и билльярдомъ. Явился вертлявый кельнеръ съ румяными щеками, въ сѣрой курткѣ и высокихъ воротничкахъ, и рѣзкимь, картавымъ акцентомъ сталъ выспрашивать Телепнева, въ какую цѣну желаетъ получить онъ комнату. Сначала переговоры какъ-то не клеились; но потомъ дѣло обошлось, и минутъ черезъ десять Телепневъ въ халатѣ лежалъ на кушеткѣ, въ довольно плохомъ к даже неопрятномъ номерѣ; Яковъ развязывалъ чемоданъ и разные мѣшки; а картавый кельнеръ, стуча немилосердно тарелками, накрывалъ на столъ и производилъ ни къ чему не ведущую бѣготню изъ корридора въ номеръ, я опять изъ номера въ корридоръ.
«Вотъ я и въ Аѳинахъ», сказалъ себѣ Телепневъ, потягиваясь отъ усталости.
IV.
Все утро, на другой день, Телепневъ бродилъ по городу. Проводника онъ не взялъ; это было бы слишкомъ по-европейски; онъ объ этомъ даже и не подумалъ. Да и не трудно было въ одно утро обходить и осмотрѣть небольшой, скученный городокъ. Отправился Телепневъ опять на Марктъ, гдѣ еще не видно было кучекъ, а оттуда вышелъ къ университету. Фасадъ университета ему не понравился и похожъ былъ скорѣй на казарму, съ высокимъ фронтономъ, подпираемымъ тяжелыми колоннами. На фронтонѣ не было никакой надписи, а красовался только черный двуглавый орелъ, очень аляповатой работы александровскаго стиля, какъ и все зданіе. Университетъ стоялъ на возвышеніи, отдѣленномъ отъ улицы каменными столбиками и цѣпями. Телепневъ взошелъ на крыльцо, взглянулъ на фигуру швейцара, въ синей ливреѣ съ капишономъ и почему-то въ картузѣ съ краснымъ околышемъ; но проникнуть внутрь не рѣшился. Лекціи уже начались.
Телепневъ, стоя на крыльцѣ, всматривался въ, студентовъ. Всѣ почти шли съ тетрадками подъ мышкой, увязанными въ картонную мапку, головы были больше все бѣлокурыя. Верхнія одежды отличались разнообразіемъ; но не мало было шинелей на военный покрой съ свѣтлыми пуговицами. Вблизи университетъ имѣлъ, съ перваго же взгляда, казенную наружность и вовсе не обѣщалъ приволья академической свободы.
— Собакъ-то, собакъ-то сколько! — невольно проговорилъ Телепневъ, глядя, какъ за каждымъ почти студентомъ шелъ или пудель, или бульдогъ съ намордникомъ, или какой другой представитель собачьей породы.
Собаки провожали своихъ господъ до университетскаго подъѣзда; но входъ тутъ былъ имъ запрещенъ и онѣ, поджавши хвосты, или отправлялись по домамъ, или усаживались около ограды въ выжидающей позѣ, повременамъ обнюхивая другъ друга и прилично огрызаясь.
— Was wollen Sie, Jungherr? — спросилъ вдругъ Телепнева швейцаръ, бѣловатый, веснусчатый парень, съ чухонскимъ діалектомъ телепневъ затруднился, что ему отвѣтить. Онъ вообще чувствовалъ большую трудность заговорить по-нѣмецки о житейскихъ вещахъ; въ умѣ его слагались все однѣ книжныя фразы.
Не получивши отвѣта, швейцаръ недовѣрчиво взглянулъ на Телепнева, и точно будто хотѣлъ попросить его отойти. Однако этого не послѣдовало. Вслѣдъ
