слился съ живою жизнію, нося въ сердцѣ твой путеводный образъ. — Нѣтъ, — отвѣтитъ мнѣ строгая дѣвушка, — я тебя объ этомъ не просила, не въ мое имя, а въ силу того, что въ тебѣ есть молодость, воля, сердце, знаніе, долженъ ты отдать себя всего, цѣликомъ, безраздѣльно людямъ, ихъ горькимъ нуждамъ, ихъ жалкому неразумію, всѣмъ ужасамъ ихъ паденія! Еслѣ ты такъ полюбилъ людей, если ты такъ отдалъ себя обществу — я улыбнусь твоей побѣдѣ, я протяну тебѣ руку, я скажу тебѣ: пойдемъ вмѣстѣ, я полюблю тебя навѣчно»…
— Ну, идемъ же смотрѣть на «царь-пушку»! — прервалъ Варцель думу Телепнева.
— Идемъ.
Часу въ девятомъ, они еще разъ пришли на кремлевскій холмъ. Въ свѣтлую, мѣсячную ночь еще ярче выступали образы прошлаго и будили въ душѣ Телепнева здоровыя думы.
— А жалко тебѣ, дружище, своего студенчества? — спросилъ вдругъ Варцель, кладя руку на плечо Телепнева. — Вотъ, братъ, и мы съ тобой филистры, знаешь пѣсенку:
Конченъ, конченъ дальній путь,
Вижу край родимый;
Какъ пріятно отдохнуть
Здѣсь съ подругой милой….
Варцель разсмѣялся.
— Нѣтъ, Миленькій, — заговорилъ Телепневъ тихимъ и медленнымъ голосомъ: — не жаль мнѣ моего студенчества, не жаль моего прошлаго. Когда я ѣхалъ въ К. восемнадцати лѣтъ, думалъ я, что не для чего жить, что все потеряно, всѣ близкіе умерли, тосковалъ я, послѣ тоски явилась хандра, послѣ хандры — горячка знанія, мозговая работа и душевная борьба. А теперь вотъ видишь, Варцель, я опять живой человѣкъ, не хандрю и не добиваюсь невозможнаго, хочу жить и работать, бросилъ свое прежнее барство и стою предъ строгимъ экзаменомъ жизни.
— Такъ-то, такъ, дружище, — сладко отвѣтилъ Варцель: — учились мы кое-чему, да каковы-то будемъ на практикѣ?
— Жизнь и покажетъ — каковы мы будемъ. «Много званыхъ, мало избранныхъ». Сейчасъ же объявится на что мы годны, внесемъ ли мы свою лепту въ общее дѣло? Была бы любовь, была бы честная мысль и воля, Миленькій, съ этимъ выбьемся на правую дорогу; а чего не было въ нашей выучкѣ, какихъ задатковъ не вложила въ насъ семья и школа, за то люди, быть можетъ, застыдятся казнить насъ..
— Авось не свихнемся! — вскричалъ съ своимъ добродушнымъ паapосомъ Варцель.
— Не свихиемся, — твердо выговорилъ Телепневъ.
— И завтра въ путь?
— Завтра, Миленькій. Увидимъ нашу красавицу Волгу. Тамъ на мѣстѣ, начнется дѣло. Оно намъ скажетъ простое, послѣднее слово человѣчной правды.
Тѣни ложились все рѣзче. Съ фигурныхъ древнихъ стѣнъ точно слетали свѣтлыя полосы. Глубокимъ покоемъ величавой жизни дышала ночь, покрывая темно-синимъ пологомъ засыпающій городъ.
«И Темира на меня смотритъ», думалъ Телепневъ, «оттого такъ полно и отрадно на душѣ».
— Хорошо, вѣдь? — спросилъ вдругъ Варцель.
— Хорошо, Миленькій!
Вы, поставленные на грани двухъ міровъ: школы и общественнаго служенія, вы, прошедшіе мало-осмысленную, горькую, полную случайностей, русскую выучку, и честнымъ порывомъ рвущіеся къ здоровому дѣлу и не громкому, простому добру — огляните яснымъ взглядомъ весь пройденный путь и не отдавайте алчнымъ зазывамъ растлѣвающей кривды той крупицы правды, знанія и воли, которую удалось вамъ пронести сквозь мытарства тяжелой семьи, тупой азбуки и схоластической аудиторіи. Не настала еще пора призывать васъ предъ судилище и рѣшать: что дали вы родной землѣ, какъ отвѣтили на голосъ народной нужды, куда поведете вы общество, на что потратите свои силы и порыванія? Не вы сами создали жизнь, которая вскормила васъ, и только ядъ бездушнаго старчества можетъ сдѣлать васъ отвѣтчиками за то худосочіе, какое разлилось по вашимъ венамъ и артеріямъ. Но не на вѣки же засядетъ въ тѣлѣ наслѣдственная порча? Все та же жизнь излечитъ ее. Жизнь эта требуетъ теперь такого человѣка, о которомъ и не мечтали ваши воспитатели Мало однихъ знаній и навыковъ. Прошло время только въ самомъ себѣ создавать безплотные идеалы, мириться на одной гармоніи внутренняго міра. Встаетъ другой идеалъ — могучій и всеобъемлющій. Въ немъ личная жизнь — въ здоровомъ и прекрасномъ сліяніи съ волною народныхъ судебъ. Въ немъ всѣ силы духа найдутъ исходъ, данный великою земскою жизнью!
Земскихъ людей освѣтитъ заря отраднаго бытія. Земскій человѣкъ отдастъ себя всего безпредѣльному дѣлу, въ каждый мигъ полной, всесторонней жизни, пройдя долгій путь испытаній и кровной мірской службы, будетъ готовъ къ новымъ подвигамъ, и съ доброй волей, съ любовію къ возродившейся вокругъ него родной средѣ, пустится дальше — въ путь-дорогу!…
Примечания
1
Фуксъ — кусокъ мяса безъ всякаго смысла.
