который, казалось, одновременно наблюдался у всех моих сверстников. Она была права.
К средней школе я достигла своего скачка роста и могла похвастаться каскадными каштановыми волосами с естественными волнами, которые подпрыгивали, как у моделей Victoria's Secret во время дефиле по подиумам. Мои глаза были янтарного оттенка, который я любила называть лукавым, но мама всегда называла восторженным. А восьмиклассники называли легкий итальянский акцент, украшавший мой голос, "экзотическим".
Я ненавидела это внимание. Ненавидела то, что заставляло девочек хмуриться, а мальчиков — пялиться. Ненавидела, что учителя думают обо мне по-другому. Ненавидела ожидания, связанные с тем, что я выглядела и звучала так, как выглядела.
Как только мама разрешила мне, я начала красить волосы в простой блонд, переняла безупречный общий американский акцент и нашла пару мутных очков без рецепта, которые иногда надевала. Когда я покинула младшую школу и перешла в школу-интернат, мне больше не нужно было строить притворные дружеские отношения. Люди не замечали меня, как я и предполагала.
И сейчас, сидя рядом с главой семьи Де Лука, я знала, что он тоже не замечает меня. Настороженные взгляды и грубые прикосновения Анджело были средством запугивания. Но при этом он выложил мне свои карты на обозрение. Он считал меня слабой. Слишком слабой, чтобы заслужить что-то большее, чем грубая тактика запугивания, когда тонкость сработала бы лучше.
Он был глупцом, а мне не нужны были другие люди, чтобы подтвердить мою силу. Я пройду через это изгнание с головой на плечах, будучи незаметной и сообразительной. Другого пути не было.
Водитель открыл дверь, обдав меня порывом горячего техасского ветра. Я взяла его за руку, выпрямилась и отошла от Анджело так далеко, как только могла, чтобы не быть слишком заметной. Вслед за Анджело я поднялась по каменной лестнице к огромному викторианскому особняку, построенному, вероятно, около 1850 года, как и большинство домов в Девилс-Ридж.
Белая отделка выделялась на фоне почти черных камней. Когда я вошла через двойные двери, которые распахнули два дворецких, то увидела, что полы из темного дерева соответствуют мрачному экстерьеру. Дом выглядел холодным, как будто, несмотря на возраст, в нем не жили.
Анджело провел меня мимо винтовой лестницы в коридор. Он открыл предпоследнюю дверь, но задержался на пороге.
— Это твоя комната. — Он подошел к двери напротив моей новой комнаты и открыл ее. Она вела к настоящему бассейну, как в общественных банях. — Это ванная комната восточного крыла. Дом довикторианской эпохи, и сантехника отражает это. Хотя его дважды ремонтировали, один раз в соответствии с домами поздней викторианской эпохи того времени, а второй раз — для внедрения современных удобств, мы не могли добавить больше ванных комнат, не нарушив историческую целостность дома. — Он чуть не зарычал от собственных слов.
Точно. Потому что я должна была поверить, что Анджело Де Лука заботится об "исторической целостности". Мы вышли из ванной, и он закрыл дверь. Я ждала, что он скажет что-то еще.
Вместо этого он прислонился бедром к стене, скрестил руки и пристально посмотрел на меня.
— Я не хочу, чтобы ты была здесь. Мне не нравится, что твоя семья думает, будто управляет пятью синдикатами. — Мы действительно управляли пятью синдикатами. По крайней мере, в наши обязанности входила их охрана. — И уж точно мне не нравится, что ты шпионишь за нами. Здесь не на что смотреть. Нечего сообщать.
Я обдумала свои варианты. Я могла бы опустить голову и изобразить кротость. Обычно я так и поступала, но сомневалась, что в данном случае это лучший вариант. Если я уступлю, Анджело продолжит топтаться по мне, а у него, похоже, нет того фильтра, который позволяет принимать правильные решения — например, не поднимать на меня руку.
Поэтому я наклонила голову и остудила его снисходительной ухмылкой.
— Я здесь не для этого. — Мой твердый, ровный голос не дрогнул. — Запомните свое место, Де Лука. За Витали. За Романо. За Андретти. За Росси. За Камерино. Каково это — твердо стоять в конце пяти синдикатов?
Он поднял палец и помахал им передо мной.
— А теперь следи за своим ртом, маленькая шлюшка.
Я опустила взгляд на свое одеяние, по выражению моего тела было видно, что я не заинтересована и невозмутима.
— Я не думаю, что "шлюха" означает то, что ты думаешь, Анджело.
Он открыл рот, чтобы сказать, но подумал и закрыл его. Когда он открыл его снова, он был не менее спокоен, но на его лице была довольная улыбка, когда он прорычал:
— Ты будешь делить ванную с моим сыном, Дамиано, чья комната находится рядом с твоей.
Подождите.
У Анджело Де Лука был сын?!
ГЛАВА 2
Будь то дружба или отношения, все связи строятся на доверии. Без него у вас ничего нет.
Неизвестный
ДАМИАНО ДЕ ЛУКА
Как любой здравомыслящий человек, я проводил в особняке Анджело как можно меньше времени. Когда-то, когда мама была еще жива, он тоже казался мне моим. Сейчас я проводил больше времени в местном стриптиз-клубе, чем в доме своего детства. Не то чтобы стриптизерши были мне по душе. А вот общение с людьми, которые там работали, и с теми, кто пользовался их услугами, — это было по мне.
Мириам стояла передо мной, одетая в дешевое нижнее белье и со слишком большим количеством синяков, чтобы их можно было сосчитать. Я окинул их взглядом, оценивая каждый из них, прежде чем встретиться с ней глазами.
— Он снова бьет тебя, Мир.
Мириам стала любовницей консильери моего отца примерно в то же время, когда у меня выросли яйца. Советник Анджело бил свою жену, поэтому синяки цвета баклажана на загорелой коже Мириам меня не удивили. Ожидание этого не означало, что я с этим смирился. Это бесило меня до чертиков, но однажды я стану во главе синдиката Де Лука, и этих проблем не будет.
— Не беспокойся за меня, Дамиан. Со мной все будет в порядке. — Обычно она никогда не говорила так свободно, но частная комната в The Landing Strip давала нам некоторую защиту от головорезов Анджело, и я надеялся, что она раскроется.
— Почему он тебя ударил?
Она опустила голову, что стало еще одним ударом в мое нутро. Избитые женщины напоминали мне о моей матери, и каждый раз я стоял и смотрел, как ее топчет мой отец и возвращается, умоляя о большем. И я был бессилен остановить это.
Я шагнул вперед, подложил два пальца под подбородок Мир и осторожно, как только мог, наклонил ее
