из разряда банальной бытовухи, и тут будут присутствовать представители высшей касты. Может быть, мы ждём кого-нибудь из отдела повыше.
В любом случае взгляд цепляется за вещи женщины, которая была несколько часов рядом, которая была охвачена дикой манией и диким страхом, которая мертва.
— Я думаю, — усмехается Квент холодно, — это меньшее, что она может сделать для тебя.
А он довольно циничен…
Я грею руки о кружку, прочищая горло, но ответить так и не решаюсь.
— Я думал, что смогу убедить тебя заговорить, — вдруг произносит он. — А в итоге это случилось из-за неё. Думаешь, я дурак?
Да, но иногда и нормальным людям лучше промолчать в ответ.
Я не смотрю на него, но не потому что мне неинтересно, что он имел в виду.
Просто…
— Что это такое? — Квент пододвигается ближе. Хотя я и не уверена, что это необходимо.
— Дневник, — отвечаю почти без запинки. — Дневник миссис Ретти.
Глава 2. Дневник Училки (2)
Ну да, она же учительница литературы, ничего удивительного нет, в том что она наверняка каждый чих свой записывала в тетрадочку…
Пробегаюсь глазами по первому абзацу и тут же зажмуриваюсь.
Что за хрень?
— Так, тебе не нужно лишний раз напрягать голос, а я хочу знать, что там, — произносит Квентин. — Поэтому давай…
Не успеваю отреагировать, как он мягко забирает тетрадь и, хмыкнув, начинает читать вслух.
— «…Его невозможные чёрные глаза, такие нахальные, наглые, блестящие… Они завораживают, но мне всё-таки трудно удерживать зрительный контакт, когда он рядом. О, когда он рядом, когда он в одной футболке, мне становится так горячо… я становлюсь неудержимой, словно львица и тогда…»
Квент не выдерживает и отпускает брезгливый смешок.
Мне всё ещё не по себе из-за того, что дневник принадлежит женщине, которая не так давно собиралась меня убить. Которой уже нет.
Но в то же время очень интересно, что там ещё написано.
Может быть, есть записи о том, как она реально спала с Радионом?
Почему-то мне хочется знать точно.
— Это про Ди что ли? — Квент выгибает бровь.
— Как я поняла… — отвечаю шёпотом, едва слышно, почему-то уверенная, что дракон всё поймёт, — они встречались…
Он прикрывает веки, вздыхает как-то странно и передёргивает плечом.
— Не удивлён.
Всего пара слов, но ощущение, будто пара ударов ножом.
Ди был добр ко мне. Мы посмотрели вместе два сериала, он перебирал мои волосы и рассказывал какие-то дурацкие истории, и мне было будто бы не так одиноко, как обычно.
Знаю, что это ничего не стоит… Но неприятно.
— Можем дальше не копаться в дневнике извращенки. Я вообще хотел бы, чтобы ты отвлеклась.
Оглядываю полицейских, замерших рядом, один якобы смотрит в окно, другой якобы что-то записывает.
— Нет, продолжай.
Он, видимо, думает, что фантазии чокнутой нимфоманки всё-таки лучше, чем мысли о её смерти, окидывает меня странным взглядом, с невыносимой заботой касается руки и продолжает серьёзным, а потому смешным голосом:
— «Дорогой дневник, сегодня был один из самых лучших дней в моей жизни. Радиончик соблазнял меня весь урок. С утра у них был бейсбол, несколько парней пришли на литературу взъерошенные, потные, мокрые. У подмышек пятна, с волос пот стекает, кабинет весь заполнен мускусным запахом… О, каких сил мне стоило сделать так, чтобы не дрожал голос! Что примечательно, речь шла о Готорне и его «Алой букве»… Как хорошо, что рассказывать об этом романе я могу, занимаясь параллельно чем угодно и думая о чём угодно. А думать я могла только о нём. Как всегда, этот наглец сел поближе ко мне, чтобы раздразнить. Мне пришлось сесть за стол, я взяла толстый чёрный маркер и стала водить им по внутренней стороне бедра. А затем заставила его, моего сладкого мальчика, отвечать на вопросы… От звука его голоса, кажется, даже косточка на бюстгальтере лопнула. Да и не только она… Через полторы минуты я вводила маркер так глубоко, как только могла, а он всё говорил, говорил, говорил…»
— Ладно, хватит, — к горлу подкатывает ком, Квент соглашается с большим удовольствием.
— Нам нужно было договориться о стоп слове, — улыбается он.
— Это ничего не доказывает… — отвечаю шёпотом. — Кроме её наклонностей. Но мы сами больше не будем пытаться в этом копаться, пусть полицейские это читают.
Замечаю краем глаза (что довольно болезненно), что один из парней в форме усмехается.
Ну да, весёлое чтиво им предстоит.
Интересно, будет ли кто-то запускать руку в штаны? Достаточно ли работка сделала их чёрствыми для этого?
Квентин хмыкает и фоткает страницы.
Я догадываюсь, почему. И именно поэтому не спрашиваю.
Когда он заканчивает, по всей видимости не выдерживает, и всё же спрашивает:
— Ты с ним встречалась?
— Вообще-то, мы до сих… пор… встречаемся.
Он не это хотел услышать.
Он опасался услышать именно это.
Моё лицо наверняка непроницаемое, как и мёртвые бледно-голубые глаза.
— Я этого не понимаю, — наконец, отвечает он.
— Ну… вот такая вот… я, — не сдерживаю усмешку.
Быть может, он пожалеет, что я вообще заговорила.
Может быть, я этого и добиваюсь.
Потому что…
Потому что он мне нравится.
И это он убедил меня в том, что стоит держаться подальше.
Он стал играть по правилам своей матери, отчасти — по моим правилам.
Просто уехал на несколько дней отсиживаться дома.
Чем это отличается от моего способа отдалиться?
Я бы выцарапала Ди глаза, если бы он ко мне полез. Но он не полез и умудрился завоевать доверие.
А тот, кто нравится… остаётся непонятным полузнакомцем.
— Я почувствовал, что ты здесь, — говорит Квент. — Я понял, что хочу быть с тобой. Я будто знаю тебя. Знаю, что сейчас ты злишься. На всех в этой комнате. Но больше всего — на меня. Мы истинные. И я правда рад.
— Откуда ты знаешь?
— Я не знаю. Но я всё решил.
Значит, он всё ещё не чувствует того, что должен. Должен по мнению драконов. И мы до сих пор на ниточках висим над пропастью неизвестности.
По комнате прокатывается тихий, хриплый и замученный смех.
Мой смех.
— Подождём Дня Света. Не будем усложнять.
— А с Ди можно?
— С ним разберусь сама.
Жёлтый высверк в разных глазах.
— Позволишь быть рядом?
Я киваю, игнорируя собственные выступившие слёзы.
Что ж так сложно всё?
Достало.
Квентин притягивает меня к себе и обнимает. Становится теплее и легче. Может быть, если бы кто-то обнимал меня так чаще раньше, не было бы так плохо. А, может быть, нужно, чтобы обнимал именно он.
Мой истинный дракон.
Сердце пропускает неверный удар.
