дать стране более либеральные структуры, но это осуществлялось плохо, отчасти из-за отсталости страны»{5}. В социально-экономическом отношении страна действительно была отсталой. Промышленность была развита слабо, система образования не отвечала требованиям времени. Экономическая политика Пьемонта привела к ухудшению положения масс Юга; возник так называемый «великий бандитизм», когда сторонники низложенной династии Бурбонов использовали крестьян и бывших солдат бурбонской армии в борьбе против правительства.
За время пребывания у власти Правая не сумела расширить социальную базу партии. Против блока торгово-промышленной и аграрной буржуазии Севера и некоторой части земельной буржуазии Юга была «действительная» («реальная») Италия: массы отсталых, неорганизованных, но недовольных крестьян, группы промышленных рабочих, разраставшиеся по мере развития индустрии, часть мелкой буржуазии и интеллигенции Юга. Попытки наиболее просвещенных деятелей Правой проводить серьезные реформы наталкивались на тупое сопротивление консервативных парламентских кругов. Они отказывались понять, что проведение реформ отвечало не только общенациональным интересам, но и интересам буржуазии.
И все-таки в середине 70-х годов перемены стали неотвратимыми. Надо было покончить с тормозящей развитие страны централизацией, реорганизовать систему управления, оздоровить государственные финансы, хоть как-то повысить жизненный уровень самых обездоленных слоев, заложить основы всеобщего обязательного и бесплатного начального образования. Берселли пишет, что, когда кончилась «эпоха героев» (Рисорджименто), наступила эпоха, требовавшая «позитивных деятелей». Новая эпоха требовала новых людей. Однако были ли такими новыми людьми деятели Исторической Левой?
Историческая Левая, как политическое течение оформившаяся также в 60-х годах, была более демократическим крылом тех же либералов. Расхождения программного порядка (в отношении налоговой практики и некоторых общедемократических реформ) носили частный характер. Кроме левой группы либералов, к Исторической Левой примыкали также некоторые бывшие сторонники Джузеппе Мадзини (1805–1872). Лидером Левой был Агостино Депретис (1813–1887). Формально он не входил в Партию действия Мадзини, но симпатизировал ей. (Кавур в свое время отзывался о Депретисе довольно иронически, хотя это было не очень справедливо.)
Для Джолитти понятия Правой и Левой были весьма условными. Он рассказывает, например, о том, что в какой-то момент внутри Правой происходили ожесточенные споры между консерваторами «старой школы» и людьми, более открытыми современным идеям, к которым принадлежал и Куинтипо Селла, один из лидеров Правой. Его настойчиво уговаривали перейти к Левой. «Если бы он послушался этого совета, то, возможно, стал бы главой всей Левой и это частично изменило бы весь последующий ход событий. Но, насколько известно, самые авторитетные деятели Правой убедили его не совершать этого шага»{6}. Следовательно, лидером Левой остался Агостино Депретис.
Сам Джолитти принадлежал к Левой, но его оценки Правой очень интересны. Правую, по мнению Джолитти, сформировали люди, достойные всякого уважения, патриоты, чье поведение было «продиктовано благородными гражданскими чувствами и высшими мотивами». Они были серьезны и компетентны, но столкнулись с большими трудностями, в частности в попытке оздоровить государственные финансы (это Джолитти всегда считал первостепенной задачей). Среди руководителей Правой были преимущественно северяне, пьемонтцы, кое-кто из Ломбардии и Эмилии и очень мало южан. А если и были южане, то они до объединения много лет провели либо в тюрьмах Бурбонов, либо в изгнании. Все это крайне достойно, но они «потеряли контакт с живой действительностью». Еще один недостаток: «Все они были идеалистами, воспитанными на общеевропейской культуре, и уже по одному этому не могли представить себе реально степень материальной нищеты и духовной обездоленности Юга». Главным злом был их отрыв от действительности.
Джолитти пишет: «Когда я стал депутатом в 1882 г., у власти находился Депретис, который в то время уже начал осуществлять особую политическую операцию, получившую название трансформизм». И дальше: «Слово пользовалось дурной славой и это отразилось на Депретисе, которого обвинили в скептицизме и цинизме. Но трансформизм имел глубокие политические причины, и Депретис не заслуживал такой оценки. Он был человеком, обладавшим очень важным для государственного деятеля качеством: здравым смыслом». Трансформизмом называют процесс постепенного размывания граней между Правой и Левой, переход на новые, «надпартийные», казалось бы противоположные, позиции. Депретис, говоря о трансформизме, любил рассуждать о «новой великой национальной партии».
До последнего времени резкое противопоставление Исторической Правой и Исторической Левой было для итальянской историографии традиционным и бесспорным, но потом этот тезис стал подвергаться сомнениям. В частности, историк-марксист Эрнесто Раджоньери доказывал, что социальная база Правой и Левой, проводимая ими политика не были радикально различны. Раджоньери писал: «Единственной почвой, на которой итальянская буржуазия, со всеми раздиравшими ее внутренними противоречиями, могла обрести какую-то сплоченность, было жестокое соблюдение общественного порядка, понимаемого как исключение из политической игры альтернативных социальных сил»{7}.
18 марта 1876 г. правительство Правой пало, не собрав в парламенте нужного числа голосов при обсуждении одного из законопроектов. Именно тогда к власти пришла Левая, и Депретис стал премьером. К этому моменту Историческая Левая разделилась на две фракции: Историческая Левая и Молодая (Конституционная) Левая. Принципиальные расхождения между ними были незначительными, главную роль играли личные взаимоотношения. День 18 марта 1876 г. провозгласили днем «парламентской революции», но Кроче называл его катастрофой. Он обвинял левых в неразборчивости, в беспринципности, в том, что они допускали в свою среду людей морально небезупречных, не обладавших высокой культурой. К трансформизму (он называл его также эклектизмом) Кроче относился с отвращением, и, конечно, сама легкость, с которой люди меняли политические привязанности, не могла не вызвать этого чувства. Раджоньери считает трансформизм не каким-то внезапно возникшим явлением, а продолжением давно происходившего процесса. (Примерно так же считал Джолитти.) Лидер социалистов Филиппо Турати (1857–1932) писал об «италийском нимбе», который состоял из «полукрасок, полупартий, полуидей и полуличностей».
Трезвый политик, Депретис вряд ли испытывал угрызения совести из-за трансформизма. Когда в период его пребывания у власти одна оппозиционная газета назвала итальянскую общественную жизнь болотом, Депретис заметил: «Но это совершенно верно, мы по уши погрязли в болоте». Депретис — лидер Левой — сам в своей практической политике неуклонно двигался вправо, и парламент, в общем, поддерживал это поправение. Будучи опытным тактиком, он безошибочно знал, когда ему угрожает неблагоприятное отношение парламента, и уходил в отставку до голосования, чтобы через некоторое время снова вернуться к власти. Это можно назвать трезвой политикой, но можно назвать и политиканством.
Джолитти считал Депретиса хорошим администратором, умевшим глубоко вникать в суть вопросов, ненавидевшим пустую декламацию, активным и лояльным человеком. «Он открыто сражался против своих оппонентов, но был доброжелательным, без тени злобности по отношению к кому бы то ни было. Когда я начал голосовать против него, он однажды спросил меня, почему я перешел в оппозицию. Я перечислил разные причины, а потом добавил, что меня не очень убеждает правительство опирающееся на некоторых
