литые, а не железное глупство, перехваченное скобами. Это ядра. А в итоге, мой мальчик, — деньги. Хорошее оружие — это победы, усиление государства, благосклонность короля. И опять же — деньги. А деньги — это расширение хозяйства, строительство.
Лео с некоторой укоризной поглядел на дядю, потом сказал:
— Деньги, деньги… Я видел, как живут твои монастырские крестьяне, а также и мои люди. Ободранные, нищие, голодные. Свиньи в хлеву живут краше, чем они.
Аббат желчно усмехнулся:
— Свинская жизнь в хлеву все же предпочтительнее того, когда хозяин отправляет своих верноподданных свиней на забой. А, сынок? Ты об этом не подумал, случайно? Пол-Англии уже угробили склоки Йорков и Ланкастеров, а эти бедняки хотя бы живут. По теперешним временам и это слава богу. А тебе, если ты будешь слишком о них задумываться, грозит участь благородного рыцаря Джека Стpoy, которому почти век назад за его крестьянолюбие по королевскому приказу сначала отсекли руки и ноги, а потом вспороли живот, вытащили кишки и сожгли их в его присутствии, пока он еще был в сознании, и только потом укоротили на голову. Бог каждому предначертал его удел — священнослужитель молится, рыцарь воюет, крестьянин пашет.
Лео обернулся, чтобы посмотреть, не подслушивает ли кто на вольном воздухе их разговора, и только тогда желчно сказал:
— Вспомнил дядюшка Бога, чтоб оправдать грабеж и насилие. Скажи мне честно — ты сам-то веруешь в Него? Иной раз я в этом сомневаюсь.
Аббат ехидно усмехнулся и спросил:
— А ты кому задаешь этот вопрос? Киркстидскому аббату Арчибальду или своему дядюшке Арчи?
Тут Лео не выдержал и решил его поддеть:
— А ты когда перестанешь раздваиваться?
Но желчного аббата нельзя было запросто сбить с толку пустой риторикой:
— Я двуедин, — гордо ответил он.
— Нет, дядя, в тебе гораздо больше ипостасей. Я часто вижу купца, иногда просто ростовщика, сквалыгу. То передо мной пивовар, то знающий архитектор. То сквернослов, то большой ученый, то органист. Как умудряешься?
— Племянник, кажется, наш разговор начинает переходить в пустословие. Вернемся к нашему больному вопросу. Итак, ты печалишься об имении, но я, кажется, ответил тебе по этому поводу. Эти разговоры ты ведешь не зря, это очевидно. Стало быть, захотел сам стать полноправным землевладельцем? Что ж, желание похвальное хотя и, по нынешним временам, глупое. Присядем на это поваленное дерево, и я постараюсь тебе это доказать… Так, хорошо. Получишь ты свой феод из-под покрова святой Церкви, и что? Во-первых, на это нужно добиться согласия короля, а я не думаю, чтоб он с особенной охотой пошел на это, памятуя… ты сам знаешь, о чем. Допустим впрочем, что тебя утвердят в полных правах. Что дальше? Заставят служить, причем тому, кто казнил твоего отца и братьев. Но это политика, тут особо рассуждал нечего, я сам не являюсь тебе достойным образцом поведения, занимая свое место под солнцем при любых государях. Так что это вопрос чисто моральный. Война-тс худо-бедно все равно потихонечку исподволь тлеет, так что твой печальный конец я провижу — не погибнешь на одной стороне, казнят тебя на другой. Это до Таутона все было относительно прилично, просто на удивление. Сегодня в плену — завтра на свободе, просыпаешься йоркистом — засыпаешь ланкастерцем. А вот как надоело по все славному королю Нэду и как поотрубал он буйны головы всей плененной ланкастерской знати — вот тогда началось! Скотобойня! Не успокоятся, пока вся знать и Англии не исчезнет. Можешь возразить, что я неправ, и у нас стало спокойнее. Ненадолго, отмечу я. Но, допустим, что и так. Знаешь, какую корреспонденцию я получил частным образом из-за пролива? Что в следующем году по соглашению с герцогом Карлом Бургундским наш король, словно мало он угробил своих верных рыцарей и простых воинов, переправится с войском во Францию. Хочет вернуть потерянное полоумным Гарри! Слух? Нет, правда, ибо подтверждается другим моим корреспондентом, уже из Лондона. Король Нэд выкинул такую штуку с местными купцами, что только за голову схватишься — пригласил к себе самых отъявленных толстосумов и, нисколько не стесняясь, объявил им, что у него нет денег, в связи с чем он их у них и просит. Что, нашелся кто, кто открыто отказал бы королю? Естественно, ни одного. А на что деньги? Профукать во Франции. Хочешь там сложить свою голову по прихоти короля и герцога? Хватит с Нэда наших голов, хватит! Полагаешь, все это красноречие только для того, чтоб удержать при аббатстве твое имение? Отнюдь. И я это докажу тебе тем, что предложу тебе нечто большее по сравнению с тем, что, как тебе кажется, у тебя отнимают.
Аббат умолк, желая заинтриговать юношу. Кажется, получилось. Тот с интересом взглянул в глаза дяде, а дядя не торопился с продолжением разговора, слушая пение птиц — точнее, делая вид. Потом жестом велел племяннику: "Помоги мне подняться", но продолжал молчать.
Поднявшись с дерева, оба собеседника неспешно пошли к церкви Святого Леонарда, находившейся вне стен обители. Зашли внутрь — никого не было, только тускло горела лампадка над могилой какого-то рыцаря прежних времен. С алтарного распятия взирал страждущий Христос в терновом венце, чье вытянутое худое тело каждым мускулом своим показывало те муки, что терпит Сын Человеческий ради грешного людского рода…
Аббат обернулся к племяннику и тихо, но отчетливо промолвил:
— Лео, ты должен понять. Мне осталось не так уж много времени пребывать на этой земле и, может быть, даже меньше, чем мы с тобой думаем. Мне за пятьдесят, и это чудо, что я дожил до таких лет в нашей стране. Хозяйство крепко, пока есть хозяин. Как говорится, сруби голову — руки-то и опустятся. Вместо твоего разоренного феода я хочу отдать тебе все. Понял? Дело за малым — стать монахом, а дальше моя забота. Ты молод, умен, как кажется… Я говорю не о познаниях, а об уме практическом. Да, он тебе временами отказывает, что печально, но это, наверное, объяснимо молодостью. Жизни ты, можно сказать, не видел, но, с другой стороны, сейчас такая жизнь, что и глаза на нее не глядят. А здесь все крепко, все отлажено. Правда, наш род Торнвиллей пресечется, но так, видно, судьбе угодно. Одна битва подрубила весь наш род. Если кто и остался, то законных прав не имеет — скороговоркой туманно заметил аббат и продолжил увещевания: — А вне стен обители ты скорее сложишь голову, чем… Да не хочу об этом говорить! В общем, я сказал, а тебе решать. Подумай как следует.
— И думать
