Вот и магазинчик. Два литра темного «Граната», а на закуску… а ничего на закуску, что-то у меня сегодня аппетита нет. И давайте три литра. Продавщица глянула на меня удивленно, я пару раз в месяц брал литр и луковых колец похрустеть — самое оно в воскресенье слегка расслабиться. Но не сегодня, дорогая, не сегодня.
Первую из трех пластиковых емкостей я выхлестал едва ли не залпом. Почувствовав, как отпускает натянутые до звона нервы, я закрыл глаза и откинулся на диване. Правое яблоко задергалось в глазнице. Так тебе, сука. Шевелиться ты можешь, а открыть слабо, а? Поднимите мне веки, блядь.
Так, по порядку, что мы имеем. Мой правый глаз мне не подчиняется. Хотя не, тут нужна иная формулировка. Мой правый глаз подчиняется не мне. Меня тряхнуло, и я торопливо развинтил вторую баклажку. Так-то мне с детства фантастика нравится, да и вообще я всегда считал себя незашоренным и открытым для нового человеком. Ну, я, конечно, не верю во все подряд, типа мировых заговоров, НЛО, гомеопатии и прочего Рен ТВ, но, как говорится, есть многое на свете, друг Горацио… И все же, все же… Так не бывает. Ок, я встречал в книгах описание, как всякие колдуны-ведуны смотрели глазами животных. Но что-то я не припомню, чтоб они у них глаза по одному отжимали. Они ж типа в разум залезают, а у меня глаз вполне себе физиологически взбунтовался.
Я откопал в темнушке старое зеркало, поставил на компьютерный стол и сел напротив. Глаз смотрел на меня с интересом и, как мне показалось, с некоторым задором. Ему-то, сука, весело. Подсматривает тут моим глазом. Может, и правда ножом его? Я отхлебнул из баклажки и с удивлением заметил, что это третья. Когда вторую-то приговорил? На голодный желудок меня уже неплохо повело, ситуация стала казаться комичной. Кажется, я болтал с зеркалом, задавал всякие тупые вопросы, шутил и смеялся. В общем, ехал кукухой старательно и творчески. Пытался объяснить глазу, что нам нельзя так палевно смотреть в разные стороны на улице. Просил одуматься и вернуться, убеждал, что я его сильно ценю и вообще очень к нему привязался за годы совместной жизни. Обещал беречь, как зеницу ока. В какой-то момент — не помню точно, до того, как повторно сгонять за пивом, или после — я вдруг сообразил, что глаз меня не слышит, он же не ухо. И я стал писать ему на бумаге и показывать написанное зеркалу. Правда, в зеркале то, что я писал становилось непонятно мне самому, и я неплохо так испугался, прежде чем понял, что это просто отражение разворачивает буквы. Тогда я старательно начал писать наоборот, так, чтоб в зеркале буквы становились понятными мне. В итоге, чаще всего то, что я писал, становилось непонятно ни в зеркале, ни на бумаге. Что я там делал дальше, я помнил уже смутно; в конечном итоге, ожидаемо не добившись от глаза ответа, я завалился спать. Точнее, попробовал завалиться — не привыкший, как я уже говорил, к алкоголю организм подарил мне незабываемые вертолеты и вынудил-таки пообниматься с фаянсовым изделием.
Утром я проснулся от покалывания. Теперь колючие искорки бегали по нижнему и верхнему веку. Учится, сука, подумал я. Понял вчера, что я его просто закрыть могу. Сил на страх уже не оставалось. Что-то или кто-то планомерно отжимает мое тело, а я не могу ничего сделать. Хотя почему не могу. Я сел на кровати и задумался. А какого хера я с ним нянчусь? Это, блядь, мой глаз! А если бы кто-то пришел, как к себе домой, в мою квартиру? Выхватил бы в щи, что тут рассуждать. Так, ну, врезать себе в глаз — это конечно бред. Выгнать гостя я, видимо, тоже не могу. Но если кто-то решил подсмотреть в щелочку — можно же закрыть щелочку?
После недолгих экспериментов я соорудил себе повязку «а-ля Джек Воробей» (да, да, капитан Джек Воробей) и с чувством выполненного долга сделал себе завтрак. Глаз метался в глазнице в полной, как я надеялся, темноте, что заставляло меня злобно улыбаться. Я поймал себя на каком-то извращенном удовольствии, которое испытывал, прокалывая вилкой жидковатые желтки яичницы. Надо держать себя в руках. Этак недолго и в глаз себе вилкой садануть. Хотя с каждым часом мне казалось, что это не такой уж и дикий вариант развития событий. В конце концов, я-то на один глаз ослеп точно? Что изменится, если я с патетическим возгласом «Так не доставайся же ты никому!» пробью себе глазное яблоко вилкой? Вроде как это даже не больно должно быть, если не зацепить веки и мышцы.
Ой нет, это дурка все же. Злобная радость улетучивалась, глаз метался, настроение портилось. Скинув сковородку в раковину, я пошел бриться. Снять повязку на время все же пришлось, глаз тут же перестал метаться и уставился прямо на меня. Теперь веселья в нем не было, взгляд был сердитым. «Чо уставился? — поинтересовался я. — Нахуй пошел. Не нравится, ищи другой глаз». Вспомнив, что глаз все же не ухо, я показал ему средний палец и побрился, игнорируя взгляд.
Минус сутки. Веки глаз себе отвоевал, но хер ему, я ношу повязку почти не снимая. Когда снимаю и встречаюсь с ним взглядом, вижу злобный прищур. Не нравится ему, суке. Идеи о выкалывании глаза я оставил — кой смысл. Мало того, что мне светит дурка за нанесение себе повреждений, так эта пакость будет там под повязкой веками дергать и мышцами. Или вообще второй глаз отожмет. Пока что она этого не сделала, видимо, потому, что слепой я не особо подвижен буду, а ей все же хочется как-то передвигаться. Но если не оставить ей выбора… До сих пор мурашки легко отжимали все, что хотели. Как-то не тянет проверять пределы возможностей. Хотя, сдается мне, рано или поздно сойдемся мы на узкой тропинке.
* * *
Минус сутки. Случилось то, чего я не ждал — звонил Николай Андреевич. Говорит, был у него еще во время практики похожий случай. Мне он о нем не сказал, ибо «врачебная тайна», конечно же, но нарыл информацию и связался с этим «случаем». Тут, надо сказать, я повеселел. Раз тот собрат по несчастью все еще живой — значит, и я жить буду. В общем, Николай Андреевич поговорил с этим мужиком и не просто разжился разрешением на разглашение врачебной тайны, но еще и приглашение для меня получил. В гости, так сказать, зайти. За
