его цель — найти людей. Он двинулся вниз по течению, полагая, что где-то должно быть поселение. И такие поселения он нашёл, но от этого пришёл в ужас.
Прежде всего, он понял, что находится где-то в шведском тылу, и никаких признаков русских полков нет. Но он знал, что в этой местности живут спокойный люди и не боялся обратиться к ним — а там как повезёт. Но не это привело его в замешательство. Всё вокруг было странным и пугающим: дома, которые он видел — в них светились огоньки, люди в необычной одежде, вульгарно, в штаны, одетые женщины. Он боялся странных «шумных самодвижущихся лафетов с дымом» (думаю, он имел ввиду автомобили). Когда над ним пролетали «огромные серые птицы с грохотом», он просто прятался в кусты. Степану показалось, что он погиб и попал в ад. Правда, временами его мнение менялось на то, что он попал в рай, а потом — что он на «том свете» и с ним решают, как быть и куда отправить на место постоянной дислокации: в рай или в ад. С таким настроением он продолжал идти.
За всё время он ничего не ел, к ночи голод усилился, и тогда Степан решил пробраться ближе к домам, чтобы стащить что-нибудь съестное. Ночью было светло как днём, и он пробирался мимо городских строений. Вдруг он заметил, как из одного дома вышел на крыльцо человек в белом халате: он стоял и курил. Степан решил, что это лазарет и, надеясь, что уж оттуда-то его не выгонят, постучал в дверь.
Когда в комнату вернулся доктор с бумагами, я передала ему, что Степан голоден, и попросила его покормить. Доктор вздохнул и, как я поняла, довольно нехотя исполнил мою просьбу, принеся пару сэндвичей и воду. Степан набросился на еду.
После пищи я сразу заметила, что он стал спокойнее и попросил меня сказать, куда же он попал. Тут передо мной встала новая дилемма: врать или сказать правду. Я решила не кривить душой и рассказала ему, что он в 1979 году, в Швеции. Реакция Степана была такой: он завыл, замотал головой и стал бить себя по лбу, из глаз хлынули слёзы, а он повторял: «Нет, нет, то я просто сплю». Но мне было прекрасно известно: это был не сон, а самая настоящая явь.
Вскоре в комнату в сопровождении нового полицейского в форме вошёл человек в гражданском костюме. Я догадалась, что он представитель специального отделения полиции. Я перевела ему всё, что узнала от Степана. Человек в костюме попросил узнать детали о месте рождения Степана и каким образом он очутился на территории Швеции.
Вероятно, продолжая видеть во мне единственного своего спасителя, Степан без лишних уговоров поведал мне историю своей жизни, она оказалась не очень-то обширной. Он происходил из Полоцкой губернии, жил с родителями, двумя сестрами на отшибе у деревни Пестово, поэтому его прозывают Степан Пестовский, там всех так зовут, сказал он. Отец научил заниматься охотой и рыбалкой. Глаз хороший, хвастанул Степан, но это-то и сыграло с ним злую шутку. Когда пришло время набирать в рекруты, его забрали в армию и определили в Егерский полк, сначала в один, а уж потом он оказался в Двадцать шестом. И вот служит он с 1806 года. Когда началась война со Швецией, Степан попал со своим полком в этот самый район, в «Вестер-Ботнию» (4).
Собственно, на этом наш разговор со Степаном, который я передала спецполицейскому, закончился. Меня поблагодарили и отвезли домой. Только могла ли я прийти в себя после этого? Конечно, нет. Весь день мысли были только о случившемся. Размышления и догадки терзали меня, очень уж хотелось узнать, каким образом разрешилась эта загадка. Ждать пришлось совсем недолго. После обеда ко мне вновь объявились гости: полиция, и меня снова привезли к больнице, где я опять увидела Степана. Правда, он был уже другой — переодет в… смирительную рубашку. Мне стало жаль его. А если всё, что он говорит — правда? Такое вот невероятное происшествие случилось с бедным человеком, и вот он один, даже не знающий языка, в чужой стране, в чужом… веке!
Рядом со Степаном в комнате находились двое полицейских в форме и двое в штатском. Один из них, которого я прежде не видела, попросил ещё раз задать вопрос Степану о происхождении. Я это сделала, и он повторил свой ответ в точности, как в первый раз. После этого меня снова отвезли домой. Моя следующая ночь прошла почти без сна, и всё из-за бури мыслей по поводу этой удивительной встречи.
Следующим днём под вечер ко мне домой пришёл тот человек, в штатском, который был накануне в комнате. Представившись, он сообщил, что работает в отделе национальной безопасности. Он был не многословен, попросил никому никогда не говорить о случившемся, учитывая сложность и важность случая. Слухи-де могут развить историю в крайне неблагоприятном ключе для Швеции и вообще для всего мира. Тогда же он отобрал у меня обязательство о неразглашении, которому я следую и по сей день. Когда он уже уходил и стоял на пороге, понимая, что другого случая мне не представится, я осмелилась задать ему вопрос, что же это всё такое? Он обернулся, внимательно посмотрел мне в глаза и сказал, что никогда с таким случаем не встречался. «Русский не больной. Психиатры проверили. На русского шпиона он не похож. Я шпионов насмотрелся», — лаконично ответил он: «Моё личное мнение, что человек не лжёт, но то, что он говорит — невозможно». После этих слов он попрощался.
С тех пор я не видела ни его, ни Степана. В течение последующих нескольких лет я видела в городе доктора и полицейских, с которыми сводила меня судьба в тот день, но они делали вид, что не знают меня, и я приняла эти правила игры.
Обязательство, которое я дала, не разрешало мне распространяться о событии, но оно не запрещало мне попробовать доискаться истины самостоятельно. Так и я поступила. Приехав на родину, я была в Ленинграде и Москве, искала в разных архивах информацию, чтобы каким-нибудь образом подтвердить или опровергнуть слова Степана. И могу сказать тебе одно: его слова совпадают с тем, что указано в исторических источниках. Поэтому я пришла к выводу, и уверена в нём на 99 процентов, что Степан — настоящий «путешественник во времени»! Пусть это звучит не правдоподобно, но другого объяснения я не нашла
Моё письмо заканчивается. Поступай, как знаешь. Поверь,
