на каждое мое обращение вернуться в шахту отвечают отказом.
Я вытираю чашку мякишем и засовываю его в рот.
— Самара может завтра переночевать у тебя? — прожевав, интересуюсь я.
— У меня ночная смена.
— Как не вовремя! — отодвигаю опустевшую тарелку.
Гриф молчит, взгляд ее светло-карих глаз заставляет меня сесть прямо.
— Что? — ощетиниваюсь я, — Осуждаешь меня?
Подруга никогда не одобряла моих вылазок под купол.
— Кто я такая, чтобы делать это? — Гриф заправляет за уху короткую серебристую прядь, — Я не хочу однажды увидеть твои цифры на столбе, — подруга отворачивается от меня и я не успеваю ничего сказать.
Гриф нажимает кнопку включения на потертом пульте.
Плазма, мигнув, начинает показывать рекламу. Всегда одно и тоже. Только по вечерам включают какой-нибудь сериал, снятый еще до катаклизма.
Мы молча наблюдаем за действием в телевизоре.
Высокая красивая женщина в белом костюме обращается прямо в камеру, кажется, она смотрит прямо на меня.
— «Ковчег» станет новым домом для каждого из вас, — вещает она, на заднем плане появляются небольшие домики, разбросанные среди живописного леса. Они похожи на игрушечные, — Вам нужно просто набраться терпения, скоро он будет полностью готов к заселению, и мы сможем очистить карантинные зоны.
Ее холодная улыбка с идеально ровными зубами напоминает мне оскал и я сомневаюсь, что они настоящие. Так же, как и ее слова. Картинка меняется и теперь нам показывали обстановку внутри.
Изнутри всё выглядит еще лучше. Я никогда не видела таких чистых простыней. Сверкающей ванной и уютной кухни. Только в фильмах и старых каталогах, сохранившихся до наших дней пожелтевшими страницами.
— Ты в это веришь? — Гриф не отрывает взгляда от экрана.
— Не особо, — я хочу казаться равнодушной, но уверена, на моем лице такое же глупое выражение.
Надежда.
Я ничего не могу с собой поделать, мне отчаянно хочется, чтобы это оказалось правдой.
Но пока мы всё еще были здесь и думаю, сдохнем мы тоже здесь.
— Это Рай? — Самара сонно тянет меня за рукав.
Я оборачиваюсь к ней, внутри меня разливается тепло.
— Хочу туда, — она показывает в сторону телевизора.
— Тебе еще рано, — я притягиваю ее к себе, — И не говори вслух это слово.
— Какое?
— Рай.
Аристократы объявили Церковь вне закона. Думаю, они просто боятся, что люди начнут думать о душе́. Боятся потерять власть и не желают делить ее с Богом. Потому повсеместно вводились меры наказания для тех, кого ловили с поличным. Самое страшное — хранить у себя Библию и говорить о божественном откровении.
— Да помню я, — ворчит Самара, окончательно проснувшись и освобождается из моих рук.
Не хочу себе признаваться, но я дико скучаю по тем временам, когда могла в любой момент ее обнять и никто меня не отталкивал.
— Хорошо, — улыбаюсь я.
Сестра смотрит на меня исподлобья.
— Я подала прошение на работу в шахте.
— Что?! — улыбка сползает с моего лица.
— Гриф возьмет меня в ученики…
— Ни за что, — не даю ей продолжить, — Пары́ ядовитой пыли опасны даже для здоровых легких.
— Я ей все объяснила, — Гриф спокойно встречает мои полные холодной ярости глаза, — Самара отлично рисует и в будущем, сможет заменить меня.
— Вот именно, — встревает сестра, — Ты сама говорила, что у меня талант.
— Это не одно и тоже.
— Ты не можешь оберегать её от всего, — резюмирует моя подруга.
Могу и неплохо с этим справляюсь!
— Только через мой труп, — говорю тоном старшей сестры, авторитет которой нельзя оспорить.
— Ты до сих пор боишься оставить меня одну, будто мне пять, — Самара с вызовом вскидывает подбородок, — Но из нас двоих только ты влипаешь в неприятности, — она смиряет выразительным взглядом мои синяки.
Я слишком многое ей позволяю и вот результат.
— Нам пора, — из-за сильной усталости я не в состоянии скрыть раздражение, — Раз ты такая взрослая, то уборка сегодня на тебе.
— Ок, но я не буду мыть посуду, — предупреждает Самара, сползает с дивана, и встает рядом. Ростом она уже выше меня. Тощая и долговязая, как цапля.
— Именно этим ты и займешься, — мне приходится запрокинуть голову, чтобы строго заглянуть ей в лицо.
Попробуй выглядеть убедительно, когда приходится смотреть снизу вверх.
— Ладно, — неохотно соглашается Самара, — И то, только потому, что ты выглядишь скверно.
— Ну, спасибо, — фыркаю я.
Гриф провожает нас до выхода.
— Увидимся.
— Пока, — Самара обнимает ее и первая выходит на улицу.
Я опускаю капюшон своей куртки на лицо. Чернота с другой стороны двери безнадежная и беспросветная. Я отлично вижу в темноте из-за дополнительного рецептора в глазах, появившегося из-за мутации в моих генах, но впервые я ощущаю какую-то дезориентацию, будто мой компас сбился.
По дороге домой никто из нас не произносит ни слова. Любой разговор отвлекает, а в Аду нужно держать ухо востро. После глобального события, известного, как «Изменение», прежний мир рухнул. По рассказам старых летописей, неизвестный газ стал причиной катастрофы. Сейчас никто точно не помнит, почему это произошло, официального объявления никто так и не сделал.
Химическое оружие? Грубое нарушение технической безопасности? Заговор недругов? Или что-то другое.
В эпицентре взрыва теперь только Коралловый лес. Слухи об этом месте настолько жуткие, что я молюсь, чтобы мне никогда не пришлось оказаться там.
Канцерогенное облако двигалось по городам и странам. В начале никто не говорил об опасности. Люди просто вдыхали зараженные частички, не зная, что это определяет судьбу всего человечества.
Нет, они не превратились в зомби. Не стали кровожадными убийцами. Некоторые из них умерли спустя неделю. Месяц. Год. Можно сказать, что им повезло. Мы потеряли леса, птиц и животных. Из восьми миллиардов населения осталось не больше одного. Но даже не это самое страшное. Газ изменил геном человеческого мира. Незаметно покопался в наших клетках.
Тогда-то и стали открываться специальные места для карантина. Беременных женщин сразу же направляли
