— И что, хотите сказать, что тогда он имел права оскорблять ребенка?
— Не имел и будет за это отвечать. Но и ваш ребенок не имеет права вести себя на уроке неподобающе, и если вдруг такое выяснится — ответственность за это ляжет уже на вас.
— Черт-те что! — фыркнула мама. — Ладно, крайние меры оставим на потом. Во сколько нам завтра прийти?
— В два.
Наконец они ушли. Я снова вернулась к злополучному сообщению. На душе противно скреблось. Да что ж такое? Наверняа ведь какой-то шутник прислал глупость, а я извожусь…
Я решительно кликнула по конвертику.
В сообщении говорилось:
«Это последнее мое предупреждение. Если перевод не придет до полуночи, то завтра все узнают твой секрет».
В первую секунду у меня екнуло сердце и похолодело внутри.
Но затем рассудила: дата на письме была трехдневной давности, значит, и неизвестный танцор-75 не дождался никакого перевода, и ещё позавчера должен был осуществить свою угрозу, но ничего же не случилось. Абсолютно ничего.
Значит, это был обычный блеф, шантаж наобум, или, как говорят мои ученики, попытка взять на понт. По случайности, ничего у мошенника не вышло, и он наверняка отправился искать новую, более внушаемую жертву.
Я подумала, что нужно все-таки удалить это дурацкое сообщение и заняться наконец делами. Или лучше оставить дела назавтра, а сейчас поехать к свекру, забрать Оленьку и домой. Но гнетущее необъяснимое чувство, что надо мной нависла беда, никуда не делось. И если сначала оно было хоть навязчивым, но смутным, то теперь стало острым и пронизывающим, как лютый холод.
«Я просто устала, перенервничала, вот и накрутила себя…» — пыталась я успокоиться.
Но не помогало. Наоборот, ощущение беды сгущалось, становилось практически осязаемым, и отмахнуться от него никак не получалось.
Тогда я решила проверить, были ли раньше ещё послания от этого танцора. Отфильтровала почту по отправителю и обнаружила ещё два сообщения. С колотящимся сердцем открыла оба.
В первом шантажист требовал сто тысяч рублей за то, что никто не узнает мой секрет.
Это письмо вполне можно было так же списать на попытку блефа. А вот второе… Чертов танцор, как будто предвидя мои сомнения, прицепил фотографию, больше похожую на скриншот с экрана.
Едва развернув снимок, я тут же в панике закрыла его, точно испугавшись, что кто-то может его подглядеть.
Это конец, пронзила меня ужасающе ясная мысль. Конец всему. Если это кто-то увидит, то… нет, я даже представить себе не могла чудовищные последствия этой катастрофы. Вместе со страхом возникло ощущение дежавю. Господи, неужели снова?!
Один раз я уже потеряла того, кто был мне дорог, из-за проклятого видео. Но сейчас всё гораздо страшнее и хуже… сейчас я просто погибну.
Я вновь открыла снимок. Он был размазанный, нечеткий, но все равно понятно, что это я. Пусть и прическа другая. Это мое лицо, мои черты, мои две родинки на шее.
Меня трясло как в лихорадке, руки ходуном ходили, грудь сдавило словно тисками. Откуда это всплыло? Кто этот проклятый танцор-шантажист? Кто и как мог это узнать? И почему именно сейчас он объявился?
Но самое главное: что мне делать?
От всех этих мыслей накатила тошнота, прошиб холодный пот. Меня охватила самая настоящая паника.
Силясь выглядеть так, как обычно — спокойной и доброжелательной, я покинула кабинет, спустилась в вестибюль, попрощалась с охранником, техничками и гардеробщицей и вышла на улицу. Ноги казались деревянными и почти не слушались. Ещё и покачивало меня из стороны в сторону, как больную или пьяную. Хорошо, что в октябре темнеет рано — в сумерках хоть было не видно, что я еле плелась.
И всё-таки что делать? Подать заявление в полицию? Стыдно, конечно, и страшно, что вся эта грязь всплывет наружу. Да и помогут ли там? Ну а что тогда? Взять Оленьку, бросить всё и бежать? Но куда? И как это свекру объяснить?
Нет, лучше уж в полицию. Завтра же, прямо с утра, решила я, пойду в полицию. Или может, сейчас? Потому что за ночь я так с ума сойду!
И тут же загудел сотовый. Свекор. Беспокоился, спрашивал, где я, почему до сих пор не приехала, не позвонила, уже так поздно, и что у меня с голосом, не заболела ли, когда приеду…
— Скоро буду, — пообещала я. Ну а завтра тогда, решила, первым же делом поеду подам заявление.
* * *
Всю дорогу, пока ехала к Тихановичу, я перебирала в уме, кто бы это мог быть. Видео снимали для частной коллекции старого извращенца, фамилию которого, я, конечно же, не помнила. Однако отец Тимура каким-то образом раздобыл запись и даже выяснил про договор. Но он уж точно не стал бы заниматься дешевым шантажом. Ему это просто не за чем.
Тогда кто? На самом деле шантажистом мог оказаться кто угодно. Пусть это полиция выясняет. А вот мне что делать? Как остановить надвигающуюся катастрофу?
Но чем больше я думала, тем отчетливее понимала — никак. Остается только ждать.
От этой безысходности и страха у меня леденело внутри и подкашивались ноги.
Подойдя к дому свекра, я худо-бедно собралась с духом. Однако как я ни старалась держаться спокойно, Юрий Иванович всё же заметил мою нервозность.
— Что-то случилось? Какие-то проблемы в гимназии?
— Нет, нормально всё, — пробормотала я устало, одевая Оленьку.
— Да какой нормально? На тебе лица нет! Ну? Я же вижу — что-то случилось! Что я тебя, не знаю, что ли? Ты лучше скажи, а то я буду думать самое худшее.
Это вряд ли. Такое и захочешь — не придумаешь.
— Ну что там у тебя? — давил на меня свекор.
Я тягостно вздохнула. Сказать ему все равно придется, теперь, когда эта грязь, возможно, вот-вот всплывет наружу. Так пусть уж лучше узнает это от меня. Хотя его реакцию даже представить было страшно. Он такой щепетильный в подобных вопросах.
Когда мы с Игорем развелись, он принял мою сторону только потому, что тот похаживал налево, а потом ещё и из семьи ушёл. «Распутство! Срам! Опозорил меня… всех нас!» — кричал тогда свекор. И после этого несколько месяцев с сыном не общался. А тут ведь не просто безобидная интрижка…
Ко всему прочему, для свекра репутация — это всё. Он шагу не ступит без оглядки на общественное мнение. Всё ему кажется, что его хотят подсидеть, что кругом все только и ждут, когда он оступится. При его должности, твердит он постоянно, репутация должна быть кристально чистой, без единого пятнышка. А тут не пятнышко, тут тонна грязи…
— Да, есть кое-что, — выдавила я с трудом.
Язык тотчас задеревенел, едва я представила реакцию свекра на мое признание.
— Кое-что и правда случилось. Плохое. Даже очень. Не сейчас, давно ещё. А сегодня… аукнулось.
