— Ага, «мама» умерла! Извини, про серваки придётся тебе у Бориса спросить. Сорян, — ляпнул я и сообразил, что тон получился до неприличного беспечный. Осталось только рукой махнуть. Вон у Салаги глаза на лоб полезли уже. — Пойду у Данилыча отпрошусь.
Я вышел, бросив тоскливый взгляд на недоеденный бутерброд. Когда вернусь, кофе точно остынет.
Глава 2
Обстоятельства смерти
Конечно, Данилыч меня отпустил. С целым букетом ахов, охов и соболезнований. Хороший мужик, даже, наверное, слишком мягкий для начальника.
Бутерброд я дожевал уже на улице, но от него только аппетит разыгрался. Захотелось чего-то посущественнее. Перед метро пришлось заскочить в «Макдональдс»: там как раз были по акции бигмак и большая картошка фри с колой.
Час пик в метро уже прошёл, и я даже смог усесться в конце вагона, чтобы перекусить. Мысли сами собой стали крутиться вокруг причины моего визита к отцу — мачехи. Лидуня, так он её называл. Не при мне конечно. Но однажды я услышал и в мыслях тоже стал называть её именно так. В насмешку. Эта по-детски нелепая форма её имени хорошо контрастировала со строгим «Лидия», как стал обращаться к ней отец при мне, когда понял, что я никогда не скажу ей «мама». Отец считает, будто она похожа на мать. Светлые волосы, синие, как летнее небо, глаза. Но это неправда. У матери глаза были тёплые, добрые, а у этой змеюки — холодные. Они блестели, только когда речь заходила об отцовских деньгах.
От «Семёновской» до «Университета» ехать было прилично, и, сам того не желая, я перебрал и разворошил в памяти много неприятных моментов. А на выходе из метро уже признался себе, что ни капли не жалею это крашенную стерву. Умерла — и отлично.
Отец занимал четырёхкомнатные апартаменты в элитном жилом комплексе рядом с метро. Когда мы жили с матерью, то и мечтать о таком не могли. Это, видимо, мачеха постаралась, попинала отца в сторону развития бизнеса. Ей деньги ой как важны были.
Умерла, значит. Сколько ей было? Младше отца лет на десять, но всё равно уже больше сорока.
Я подошёл к калитке и нажал на кнопку вызова.
— Сын, к Шевцову, пятьсот третья квартира.
— Проходите, — отозвался мужской бас в динамике, и я отворил калитку. Отец уже охрану предупредил, значит.
Конечно, можно было бы набрать отцу, и он сам бы вышел, но мне не хотелось. Блин, я даже не позвонил ему, чтобы сказать, что выезжаю. Неужели он вот так сидит там и ждёт? Непохоже на него, всегда занятого, загруженного донельзя.
Хотя таким он был не всегда. Отец изменился, после того как с этой сволочью, Лидуней, связался. «Деньги, нужны деньги». Она видела в нём только ломовую лошадь, а сама ни дня не работала.
Умерла, значит.
Я прислушался к себе: нет. Вот точно ни капельки не жалко! Отец, конечно, заметит. А я прикидываться не буду. Мачеха — она и есть мачеха.
Внутри многоэтажки оказался просторный холл с лифтами и пультом охраны. Стол, видеокамеры — всё как положено. За пультом — охранник, немолодой, но подтянутый мужчина.
— В пятьсот третью, Шевцов, сын, — на всякий случай повторил я.
— Ах, проходите-проходите, — закивал он. — Соболезную, какая утрата.
Ух ты, как они здесь выдрючены! И тон верный взял, будто правда мачеху ему жалко.
— Спасибо.
Я вошёл в лифт и нажал на кнопку двадцать второго этажа.
От чего же она умерла? Лидуня?
Отец открыл не сразу, после двух звонков.
Он сильно осунулся, седина забрала волосы почти полностью. Морщин прибавилось, под глазами пролегли тени. Когда мы в последний раз виделись? Почти два года назад, на его день рождения. В прошлом году Лидуня настояла, чтобы они поехали на эти даты во Францию. Устала она, видите ли, от Москвы, стерва. Ну ничего, теперь вот отдохнёт.
Отец протянул руку:
— Здравствуй, Андрей.
Горячие пальцы сжали мою ладонь немного сильнее, чем стоило для обычного приветствия. Волнуется? Переживает.
Из-за Лидуни, конечно.
— Здравствуй. Соболезную по поводу случившегося, — выдавил я. — Как она умерла?
Рука отца вздрогнула, и он отпустил мою ладонь. В серых глазах что-то мелькнуло. Страх?
— Проходи, поговорим.
Присев на белый кухонный диван я уставился на стол. Ножки с резьбой, массивный, дубовый, дорогой, наверное. Отец подвинул стул и сел напротив.
— Вчера ночью она умерла. Во сне. Тело уже забрали, — медленно сказал он.
Я немного помолчал, соображая, что сказать, и наконец выдавил:
— Ясно. Говорят, смерть во сне — самая лёгкая. Даже не понимаешь, что умер.
Честно говоря, сам не хотел бы так умереть. Лучше посмотреть костлявой в лицо и осознать: вот он я! Умер! Чем нежданно-негаданно во сне. Это как удар со спины. Умирать от такого совсем противно.
— Хочешь чаю? — прервал отец затянувшееся молчание.
— Угу, — я кивнул, соглашаясь.
Он ткнул кнопку электрического чайника и принялся искать заварник, грохоча посудой в шкафу. Помочь бы ему в этом деле, да ничего не знаю на этой кухне. Пафосно тут как-то, неуютно, зато мачехе наверняка было в самый раз. Я представил как Лидуня принимала здесь подруг, хвасталась навороченной обстановкой: кухня из массива, на стене картина маслом, вряд ли простого художника, а значит, дорогущая, фарфор, вон, какой-то вычурный за стеклом расставлен. Пол расписной плиткой выложен. Стулья эти мягкие с вышивкой, кажется, называется, «венский стиль». Спасибо Катьке, просвещает меня.
— Нашёл тут чай какой-то, зеленый вроде бы. Будешь? А хотя куда деваться, другого-то нет.
Отец залил кипяток в пузатый керамический заварник, похожий на японский. Лаконичный дизайн — черные штрихи ветки бамбука на белом фоне. Рядом с «японцем» он поставил на стол две голубые фарфоровые чашки с золотистыми вензелями на боках. На их фоне чайник казался грубым и неотёсанным, чем еще больше мне понравился. Вряд ли мачеха им пользовалась, чего не скажешь о чашечках.
— Я в этом не сильно разбираюсь, — признался отец. — Обычно чай или кофе Лидия мне делала. Молодая она совсем ушла. Рано. Ох, не думал, что её переживу.
— Смерть такая штука, никто не знает, когда случится, — сказал я.
— Это верно, — отец кивнул и провёл пятернёй по седому ёжику волос. — Но всё же грустно, когда молодые уходят. Один ты у меня теперь остался.
Ага. А пока Лидуня была жива, ты обо мне не особо-то и вспоминал. Я едва сдержался, чтобы не сказать это вслух. Отцу и так досталось.
— Похороны уже назначены?
— На третий день планируется, на среду, — отец взял заварник и стал разливать чай.
Только тут я заметил, как у него дрожат руки. Носик чайника бряцал о край чашки с тихим «звяк-звяк-звяк», выводя нервную мелодию.
