октября выдалось тёплым, солнечным, похожим на припозднившееся лето.
Надо сказать, что бабушка Мария и моя бабушка Вера были давними врагами, и вражда эта началась задолго до их появления на свет. Дело в том, что они являлись потомками третьего поколения знахарей, живущих на нашем богом забытом хуторе. Он хоть и находился всего в тридцати километрах от маленького районного городка, являлся местом, до которого приходилось добираться где по грунтовке, а где и вовсе по бездорожью. Будто с концом асфальтированного покрытия обрывалась и нормальная цивилизация. Когда-то хутор являлся отделением большого колхоза, но когда тот распался, отделение ликвидировали. Люди помоложе, лишившись работы и средств к существованию, переехали кто в город, кто в большое село. На хуторе остались лишь старики и малолетние дети, доверенные бабушкам и дедушкам для воспитания. Про хутор совсем бы забыли, если бы не две местные знаменитости: знахарки, о которых знали в районе все.
Но если моя бабушка выливала испуг, снимала порчу, лечила «рожу», разные болячки, воспаления и язвы, то баба Вера занималась приворотами, помогала беспутным девицам вытравливать нежеланных младенцев, давала советы по избавлению от соперников в любви или от недругов при получении наследства. Иногда выходило так, что одна избавляла от испуга и порчи, другая их наводила. За глаза старушек называли одну чёрной ведьмой, другую – белой. Будучи антагонистками, пожилые женщины ненавидели, но уважали друг друга.
Я с детства наблюдала, как бабушка Вера принимает у себя в комнатке людей, как они потом благодарят её за помощь. Находясь в такой необычной обстановке, как всякий бунтующий подросток, я протестовала и возмущалась, называя лечение бабушки шарлатанством. И верила, и не верила в её знахарство. Иногда мой скептицизм разбивался о наглядные примеры. Не раз я видела людей с рожистыми воспалениями, выглядевшими довольно неприятно и жутко, но после двух-трёх сеансов лечения у бабушки, их болезнь отступала. Больше всего насмешек у меня вызывало избавление от порчи и сглаза, которые я не признавала, считая их выдумкой легковозбудимых людей. Именно мой скепсис в своё время побудил меня некрасиво подшутить над бабой Машей.
Проходя мимо старушки, сидящей возле дома на лавочке, я негромко обзывала её разными словами и, держа руку в кармане, показывала кукиш. Вот за это она и отомстила мне тогда.
Но на этом всё не закончилось. Видимо, баба Маша затаила на меня сильную обиду, которую сохранила на долгие годы.
Мне исполнилось шестнадцать лет, когда однажды раздался звонок от бабушки Веры. Она просила приехать, уверяла, что это очень важно и срочно. Из городка, в котором я жила с родителями, до ближайшего к хутору села каждый час ходило маршрутное такси. В маршрутку уселась в хорошем настроении, но по мере того как сокращалось расстояние до хутора, оно начало портится, я почти впала в уныние. Последние два километра до дома бабушки преодолевала в мрачном расположении духа. Шагая по обочине дороги, я угрюмо разглядывала бесконечные выбоины и ямы на грунтовке.
Бабушка Вера встретила меня возле околицы.
– Здравствуй, моя хорошая. Нам надо немедленно идти к дому Марии.
Я с удивлением посмотрела на неё.
– Это ещё зачем?
– Ты ведь слышала: последнее желание умирающего человека желательно исполнить. Она попросила привести тебя к ней. – Бабушка замялась, явно чего-то не договаривая.
Думаю, у меня брови на лоб полезли.
– Меня? Почему именно меня? Бабуль, ты же знаешь, я её недолюбливаю.
– Скорее всего, ты её боишься. Не переживай, ничего с тобой не случится, я буду рядом. Может, она хочет попросить прощения или просто попрощаться с тобой. Мне это тоже не нравится, но придётся идти.
Я остановилась.
– Не хочу. Я ей никто, мы почти десять лет не общались. С какой стати мне переться к умирающей ведьме.
– Именно поэтому, – тихо произнесла бабушка. – Она уже неделю мучается, никак не может отойти в другой мир. Тебе ничего не нужно делать, просто постоять на пороге её комнаты. Да она плохой человек, но всё же человек. Её надо пожалеть.
Меня убедили не слова бабушки, а её умоляющие, печальные глаза. Я махнула рукой.
– Ладно. Постою на пороге, но ближе не подойду.
Возле саманной хаты бабы Маши на лавках сидело несколько стариков и старушек. При нашем появлении они сразу замолчали. Я поприветствовала их, они в разнобой ответили. Меня удивило то, что все окна и входная дверь оказались распахнутыми настежь. Бабушка Вера подтолкнула меня в спину. Я вошла в сенцы, затем в горницу. В комнате было необычно светло. У стены на старинной кровати с железными спинками, украшенными блестящими никелированными шариками, лежала умирающая. В высохшей похожей на мумию старухе, я едва узнала прежде крепкую жилистую бабу Машу.
– Присядь на табурет, – её голос звучал глухо и походил на шелест осенней листвы по заледеневшей земле.
Бросив взгляд на сморщенное потемневшее лицо, я послушно опустилась на табурет.
– Спасибо, что пришла. Уважила бабку.
– Не за что, – пробормотала я, усилием воли отводя глаза от жутковатого лица, по которому волнами пробегали судороги от невыносимой боли. Невольно мне стало жалко старушку, испытывающую жестокие муки.
Баба Маша стала что-то быстро и бессвязно бормотать.
Не вслушиваясь в её странную речь, я думала о том, как бы мне побыстрее покинуть это неприятное место. Подняв глаза к потолку, обомлела: прямо над кроватью зияла дыра, в неё проглядывало вечереющее небо, уже окрасившееся в желтовато-красный цвет.
Бормотание стихло. Раздался протяжный тягучий стон. Я подскочила на месте. Нервная дрожь от страха иглой прошила всё моё тело. В секунду я оказалась у порога рядом с бабушкой Верой.
– Что это?
Бабушка взяла меня за руку.
– Теперь мы можем уйти. Мария умерла.
Я покосилась в сторону кровати. Баба Маша лежала вытянувшись в струнку, кожа на лице немного разгладилась, и оно будто помолодело, на узких губах покойницы застыла полуулыбка. Что означает выражение: волосы встали дыбом, узнала на себе. Мне показалось, сейчас я походила на ощетинившегося ежа. Бабушка взяла меня за руку и вывела из хаты.
– Можете заходить, – сказала она людям, ожидавшим на улице. – Мария освободилась.
До калитки нас проводили гробовым молчанием. Старики и старушки долго смотрели мне вслед, их взгляды я ощущала спиной, от них холодило между лопаток.
– Почему она меня позвала? – повторила я свой вопрос.
– Она знала, только ты ей поможешь, – едва слышно ответила бабушка, не выпуская мой руки.
– Но я ничего не делала.
– Ты приняла её последние прощальные слова. Поверь, их не каждый мог выдержать. – Бабушка усмехнулась. – А ты даже не почувствовала. Сегодня ты сделала доброе дело.
