Вельский фыркнул и поморщился, вспомнив о нём, в очередной раз уверяясь, что всё, что ни случается, случается к лучшему, и тот инцидент с заменой отличное этому подтверждение.
Он не вполне был уверен, что Нинандра разделяет его убеждённость в удачном повороте судьбы, и даже подозревал, что её сослали сюда за что-то, так же, как и его, Павена. Но пока женщина сильно не жаловалась и терпеливо сносила тяготы преподавательской стези, волноваться было не о чем. А то, что искрила иной раз, так это и для здоровья, и для работы полезно, и для цвета лица опять же.
Они служили вместе ещё в войну. И этот факт оправдывал Нинандру для Павена в чём угодно. А вот куда делись камни, выяснить было не лишним.
Этот листок отправился к тому, что с клопами, и ректор, с опаской отпив из стакана вчерашнего взвара, с неожиданным удовольствием залихватски крякнул. Взвар был убойной крепости, на самых надёжных расслабляющих травах. Он вспомнил. Лекари его ещё вечером принесли, да он запамятовал.
Кураторша лекарей халтуру не варила. Павен с надеждой покосился на опустевшую на треть кружку, хмыкнул и, по-прежнему не обнаружив в организме призыва ко сну, с неугасающим интересом углубился в прошения и кляузы.
…добавить часы боевой артилеристской подготовки…
Совсем сдурели!? Может им ещё и пушки сюда завезти? Стрельбища в академии устроить? Чтобы на них потом всех собак спустили, случись что? Зачем вообще магам пушки?..
…прошу выделить новую форму, потому что катастрофически выросла грудь…
Да они издеваются! Это у кого это? Второй курс? Та малявка с лекарского, у которой глазищи с Луну? Воображение нарисовало к неземному взору небесных же размеров прелести не меньше пятого размера.
Хорошо, что лекарский, подумал Вельский. С боевого и артефакторного пришлось бы переводить. Там нагрузка на спину и так большая, а артефакторам ещё и обзор под руками свободный нужен. Но поздравляю, что ли, хмыкнул Павен, подозревая, что размышляет сейчас о судьбе будущего достояния факультета, и что о девушке этой ещё не раз услышит, если не от преподавателей, то от студиозусов точно.
С удовлетворением заметил, что подписано прошение о новой форме старостой Смирной Татовичем со второго же курса. Отложил и его с пометкой «Одобрить». Видно же, что настрадался малёк.
…в старой шахте массовый падёж летучих мышей…
Действительно катастрофа. Как замок устоит без мышей? Пусть даже летучих.
Павен Белецович не запомнил, в какой именно момент он начал упускать разумную нить, и строчки перестали складываться в осмысленный текст. То ли на пятом размере груди искрящей причёской Нинандры, то ли на пушках, рядами расставленных на полигоне и окружённых облаком мельтешащих мышей. Сознание его мягко уплывало, отказываясь понимать, при чём тут он? И как его собственная жизнь не последнего в империи боевого мага оказалась вдруг связана с матрасными клопами?
Вяло отметил, что совсем рассвело, и контур мерцает ровно так, как тому положено, а в следующее мгновение крепко спал, прямо на разложенных на столе записках.
Часть 3
* * *
Копьё не стояло.
Левек сжал тяжеленное древко ладонью и бездумно ковырнул заострившимся ногтем гладкий грабовый ствол, к которому прислонился с устатку.
Копьё не удавалось пристроить никак. Куда бы он не ставил его, оно сдвигалось, сползало, катилось, и в итоге обязательно падало и терялось. Да так, что в первый раз Левека чуть удар не хватил. Оно сливалось с пространством, и найти его можно было только на ощупь, и только точно зная, что именно и где нужно искать. Оно ещё и отползти в сторону норовило. Левек сам видел, глазам не поверил, но с тех пор постоянно держал короткое древко в руке. На весу. Чтоб наверняка не сбежало.
Рука возмущалась, грозя отвалиться вместе с заклиненной от тяжести шеей, и Левек с протяжным стоном вздохнул, чувствуя, как на лице проступает недостойное отпрыска благородного рода отчаяние.
А ведь он слово дал, что справится с задачей за несколько дней. Максимум за неделю, если с погодой не слишком повезёт.
И ведь почти повезло, если бы не этот грё…бной дождь. Точнее, ливень.
А если ещё точнее, ураган с градом. Который извергся прямо на дорогу перед Левеком и превратил её в непроходимое месиво, которое почти сразу спеклось солнцем. Вместе с сапогами…
Ноги, кстати, тоже стоять отказывались, как и копьё. Впрочем, сидеть ногам не нравилось аналогично. Они, как и весь остальной организм, хотели сухой чистой постели, желательно отдельно от копья, и это было, увы, невозможно.
Но сначала воды. Бочку. Хотя можно было и таз. Ногам хватило б и таза. Как он стал бы мыться с копьём, Левек пока не придумал, но был уверен, что сообразил бы, если такая оказия вдруг случилась. Но пока вот нет.
Настроение стремилось вниз, к подошвам замызганных сапог, которые были щедро уделаны розовой грязью.
Грязь была гордостью южного Заццвахта, и рожала отменные звонкие горшки и, сказывали, даже чуднЫе вопящие колокола, которые использовали для охраны, они славились на всю округу и даже дальше. Говорят, в сам Вышлав возили и ставили.
Но вот ходокам вроде Левека от этого было одно разоренье. Телеги вязли в непроходимой грязи, путники глохли от приветливых вздохов, писка и чпоканья розовой жижи, а строить дороги корона отказывалась, кивая на местных, которые объявили свою дыру заповедником этих самых вопящих грязей. Левек теперь думал, что идею заповедника власти поддержали специально, потому что строительство дороги в таких условиях обошлось бы в баснословные деньги.
Поэтому соваться в Заццвахт можно было лишь пару месяцев в году, когда дожди были коротки, а ветры достаточно быстры для того, чтобы распутица подсыхала, позволяя пройти за световой день хотя бы лиг пять.
Левеку оставалось семнадцать…
Сменить бы, с тоской подумал Левек, шевеля озябшими пальцами, скрюченными в нутре мокрого сапога. Да и перекусить давно было б нелишним. Зря он, наверное, не зашел на пустынное подворье, к которому добрался как раз после заката. Но было жаль времени, и так в этот день половину пути еле волочился по жирной розовой жиже. Да и подозрительным оно ему показалось. Ворота раззявлены, на дворе словно искали что, а в доме ни огонька, и двери изнутри заперты. Только ставенка скрипит вверху где-то.
Ушёл от греха.
Теперь вот не знал, под каким кустом хорониться на ночь. Или уж и вовсе не спать?
Левек устало вздохнул и протяжно и судорожно выдохнул, с тоской глядя на темнеющую позади широкую двугорбую гору, от которой ему ещё идти и идти целых два дня. Луна щедро лила свет на заросший дремучим ельником склон, и жирные пласты грязи приветливо светилась в ночи, мол, рискни, вдруг ты как раз и обманешь, сможешь пройти и не потревожить.
Левек нахмурился, вцепился крепче в копьё и, зажмурившись, шагнул в радостно ждущую его розоватую жижу.
