в незнакомой военной форме и беретке?
— Это мама! — Михаль перехватила мой взгляд. — Она воевала во второй мировой.
Ничего себе! А старушка-то, у нас боевая! «Участник войны», как у нас их называют, ветеран. Достойно уважения. Я присмотрелась к фотографии. Погоны, колодки орденские, ну, я в них не разбираюсь, тем более в иностранных. Непростая у меня подопечная, ох, не простая!
— И знаешь, Татяна (ага, вот так местные мое имя выговаривают, куда там еще Константиновна!), самое главное — ты с мамой разговаривай. Ей очень надо, чтобы с ней говорили.
— Это понятно, — кивнула я. — Старики все любят поговорить, им нужно, чтобы их кто-то слушал, тут у меня проблем нет, я и сама разговорчивая, и слушать всякие истории люблю.
Михаль неожиданно усмехнулась, лицо ее растянулось в улыбке как у артиста Леонова.
— Мама любит поговорить. И иногда говорит то, чего не было… Мефант э зет…
«Фантазирует», поняла я ее. Ну тоже объяснимо. Это нормально. Старики они такие.
— Пойдем, я покажу тебе твою комнату…
Нормальная комната, кровать, стол, шкаф, комод какой-то — то ли старый, то ли старинный. Жить можно. Без телевизора, правда, скучновато вечерами будет, он у них только в гостиной, «в салоне», как ее тут называют, так все равно у них кабельного телевидения нет, а на иврите мне что смотреть, что не смотреть, без разницы. В общем, нормальное жилье для прислуги. Бывает хуже. Наверное.
— Это твои вещи? — Михаль показала глазами на мою сумку. Я кивнула. Да, немного. Ну, уж сколько нажила. До первого числа еще пара недель, половину суммы заплатят, надо будет прикупить вещичек, особенно белье, а то я тут обносилась совсем. Уж не помню, когда что-то себе покупала. В основном, на еду тратилась. Лишь бы не обломалось, а то я себя знаю. Только губу раскатишь — и полный бекар[7].
Михаль отсчитала мне несколько шекелей на хлеб и молоко, на казала купить курицу, сварить бульон, да не жирный!.. Я и без нее знаю, первую воду слить, потом добавить корнеплодов, господи, да что там сложного, так что я ее и не слушала, думала о своем, пока она не сказала:
— Пойдем знакомиться с мамой!
Ну, пойдем. В соседней комнате в мягком кресле с высокой спинкой и колесиками сидела маленькая, удивительно сухая, прямо тонкая-звонкая старушенция. Ноги укрыты пледом, на коленях руки, обтянутые морщинистой кожей с пигментными пятнами. Почему-то я сразу на эти руки посмотрела, прям притягивали к себе. Обычные руки пожилой женщины, только с хорошим маникюром.
— Има, зот Татяна! — представила меня, значит, на иврите. И уже мне по-русски:
— Это моя мама — Иегудит, по-домашнему — Дита.
— Очень приятно, — вежливо сказала я. Бабуля только кивнула, а сама так и впилась в меня взглядом, внимательно рассматривала.
— Ты предложила Тане кофе, чай, воду? — спросила у дочери. Голос у нее оказался неожиданно сильным, не по-старчески глубоким. И русский был просто идеальный. Чуть-чуть с акцентом, но не ивритским — друг им, мелодика и интонации другие, мне, как музыканту, это слышно. Похоже, так говорили лет 90 назад. Что, в общем, логично. Ну и звук «р», конечно, странный, как будто его вообще нет.
— Спасибо, я пила, — сказала я. Дита кивнула.
— Михаль, ты иди, — сказала она на понятном мне иврите. — А мы тут с «Татяной» поболтаем.
— Ты уверена, что тебе ничего не надо? Давай я побуду с тобой, пока «Татяна» ходит в магазин!
— Да не надо, — старушка поморщилась. — У меня все есть. Успеется.
Михаль еще долго хлопотала, показывала, где что стоит на кухне, потом не выдержала и все-таки убежала за продуктами. Я хотела сунуть ей деньги, что она мне оставила, но она отмахнулась: потом, потом. Быстро вернулась, мы еще с моей подопечной и парой слов перемолвиться не успели. Притащила замороженную курицу (до вечера будет оттаивать, может, на балкон вынести? На такой жаре быстрее оттает, лишь бы не протухла), пакет молока, на резанный батон, огурцы-помидоры, два творожка в маленьких белых баночках с нарисованным домиком. Так себе еда, конечно. С другой стороны, много ли старушке надо? А мне похудеть не мешает. Продержимся. В холодильнике лежали еще какие-то продукты, в шкафчике под окном (прикольно! как в старых домах в Краснотурбинске!) — крупы, макароны, консервы. В общем, все хорошо. Жить можно. И впервые за много дней я вдруг почувствовала себя спокойно.
— Таня!
Ну, думаю, началось. Делать нечего. Надеваем улыбочку, бодро влетаем в комнату.
— Оставь там все, садись, — Дита показала на второе кресло, стоящее у книжных полок. — Давай-ка, расскажи о себе. Ты откуда?
Слушала она внимательно, не перебивала, только когда я перестала говорить и набрала воздух, чтобы отдышаться, тихо спросила:
— Таня, ты дура?
И прозвучало это не обидно, а как-то даже с сочувствием, потому что я ведь и вправду дура набитая.
40 лет дуре недавно исполнилось, замужем никогда не была, зато по молодости была связь с женатым мужчиной, получила от него в подарок Катьку, которой теперь уже за 20. Черт, ей действительно сейчас больше, чем мне, когда я ее родила. А ведь не хотела! Боялась. Мать уговорила рожать, и слава богу, что уговорила. Сейчас думаю, как хорошо, что теперь у меня хоть дочка есть. А мужики — ну и хрен с ними. Хотя не хрен, конечно. Хотелось бы еще, но… откуда у учительницы в музыкальной школе мужики? Да и доченька та еще: в 17 лет как школу закончила, так из дому и усвистела. В Москву. Им сегодня всем надо в Москву. Не поступила никуда — естественно, там же знания нужны, а у нее один ветер в голове, да мальчики. Вся в мать в этом возрасте. Так что где-то работает, правда, где — я так и не поняла, каким-то менеджером чего-то по какой-то логистике, черт ногу сломит. Ну хоть на панель не пошла и на том спасибо. Говорит, с хорошим парнем познакомилась, живут вместе. Все собиралась поехать их навестить, но тут в Краснотурбинске нарисовался красавец-мужчина… Игаль Лапид, бывший Игорь Ляповецкий. Весь такой иностранец, долларами набитый по самое не могу, встречает провинциальную учительницу музыки, которую, естественно, мгновенно очаровывает: цветы-такси-рестораны, поездки в какие-то сногсшибательные кемпинги, они же бывшие пионерские лагеря. А так как секс у меня был последний раз не помню когда вообще, то я сразу же и взлетела в поднебесье. Не дура? Дура, конечно.
Красавец-мужчина практически немедленно делает предложение. Все, Танюш, увольняйся из своей музыкальной школы, хватит тебе все эти сольфеджио-арпеджио мусолить. Мы
