многолетнего главу, спокойно сомкнула ряды. Во главе с Лихудом она подготовила новую, на этот раз удачную, интригу против императора — тихую и бескровную. Удивительно, но внешне это практически ни в чем не проявлялось. Как рассказывают, патриарх и василевс особой любви друг к другу не питали, но и не враждовали открыто. Вне всякого сомнения, патриарху не нравилась церковная политика василевса, но он благоразумно молчал, нигде не проявляя своего недовольства. Впрочем, это не означало, что Константин Лихуд не имел мыслей о будущем царского рода. Поверив внешнему смирению патриарха, император занялся другими делами, требовавшими его личного участия.
Весной 1059 г., поправив дела армии и восстановив прежние порядки, царь отправился на войну с печенегами. Те уже многократно нарушали мирные соглашения, разоряя приграничные земли Римской империи. Узнав о продвижении сильного римского войска, печенеги бросили свои пастбища и попытались ретироваться. Лишь одно их племя во главе с ханом Сельте дало сражение византийцам, но потерпело сокрушительное поражение. Варвары срочно запросили мира, а попутно император принял заверения в дружбе от угров (венгров), явившихся к нему близ Триадицы (нынешней Софии). К сожалению, триумф был несколько омрачен неожиданными потерями — 24 сентября 1059 г. близ Ловеча византийская армия попала в страшную бурю, унесшую многие жизни. Впрочем, это не помешало Исааку Комнину торжественно вступить победителем на улицы Константинополя[16].
Примечательно, но, находясь в походе, император получил какие-то смутные сообщения из столицы о готовящемся заговоре против его власти, и срочно повернул войска обратно, хотя, без сомнения, имел более широкие военные планы. Однако заговорщики во главе с новым патриархом действовали очень скрытно, и по возвращении в Константинополь Комнину не удалось узнать истину. Но все чувствовали, что в воздухе носится что-то недоброе, трагичное[17].
Первым признаком надвигавшейся беды стала крайне негативная реакция столичной знати результатами похода царя — как будто он потерпел поражение, а не одержал блистательную победу! «Народный глас» озвучил, как всегда, Михаил Пселл — человек без совести и чести. В своем послании императору, тут же ставшем общеизвестным, он писал: «Сколькими головами варваров ты уравновесишь гибель одного ромея (римлянина), пусть даже это копейщик, или пращник, или вестник, или трубач? Куда лучше было бы, если бы никто из наших не пал на поле брани, а варвары подчинились в результате мирных переговоров». Разумеется, никак, кроме сумасбродной, эту идею не назовешь. Если бы Пселл был один — это совсем не беда. Куда хуже, что он в действительности выражал мнение целой группы столичной аристократии и чиновничества. Сложился своеобразный исторический парадокс — объективно император действовал в интересах централизации Византийской державы и государственного аппарата, и этот же аппарат, который должен был быть заинтересован в такой политике, стал в ряды оппозиции василевсу[18].
Действительно, дни Исаака были уже сочтены. В декабре 1059 г. император отправился на охоту, простудился и заболел. По возвращении царя в Константинополь в его покои прибыл Михаил Пселл. Сославшись на свои познания в медицине, он осмотрел императора и поставил «диагноз» — василевс смертельно болен. Находившийся здесь же другой лекарь удивленно возразил: «Это кратковременное недомогание, которое пройдет за 2–3 дня». Так в действительности и было, хотя в течение нескольких дней Исааку I лучше не становилось — простудная горячка оказалась более опасной, хотя, конечно, не смертельной. Пришедший вторично во дворец Пселл с присущей ему хитростью и цинизмом опять подтвердил свой диагноз, после чего начался переполох[19].
Тут же направили посыльных за императрицей Екатериной, дочерью Марией, братом Иоанном и его детьми. Полагая, будто жить Исааку оставалось считанные часы или даже минуты, они просили его распорядиться царским престолом. В это время в покои Исаака вошел патриарх Константин Лихуд. Он попросил выйти всех, кроме Пселла, чтобы исповедовать «умирающего», а попутно начал горячо уговаривать императора постричься перед смертью в монахи. Благочестивый царь, воспитанник Студийского монастыря, конечно, согласился. Помимо этого между ними состоялся еще один разговор, последствия которого мы сейчас увидим. Затем патриарх и Пселл вышли к родственникам и объявили волю императора.
Как только о решении василевса узнала царица, она, интуитивно поняв, что здесь все нечисто, с яростью набросилась на Пселла с криком: «Много обязаны мы тебе за совет! Хорошо же ты отплатил нам, убедив императора перейти к монашеской жизни!» Тот по обыкновению начал оправдываться, будто это — воля самого царя, и Исаак, к которому ворвалась Екатерина, подтвердил это. Но тут всех ждала еще большая неожиданность — Исаак I Комнин назначил императором не брата Иоанна и не его сына Алексея Комнина, а совершенно постороннего ему, более того — тайного и опасного конкурента Константина Дуку.
Все были ошеломлены, но противиться последней воле «умирающего» не осмелились. Царица умоляла своего супруга пожалеть ее и детей, которым отныне придется оставить царский дворец и вести жизнь сирот, но император был непреклонен. На упреки в адрес Пселла он спокойно объявил, что жена по обычной для женщин привычке не дает ему выполнить благое намерение и слово его непреложно[20].
Почему был сделан такой неожиданный и несуразный выбор — остается только гадать. Нет сомнения, что имя Константина Дуки нашептали царю в минуту, после которой, как ему казалось, он должен был предстать пред Богом. И просто невероятно, что Лихуд и Пселл обошлись одними уговорами — очевидно, они ссылались на опасности, грозящие при другом кандидате на царство императрице и родственникам Исаака I; возможно, и даже почти наверняка, угрожали. Трудно представить, что «птенцов гнезда Керуллария» пугали такие «мелочи», как физическая расправа над несколькими людьми, пусть и царскими родственниками. И совершенно невероятно, что Исаак Комнин мог игнорировать права на императорский титул своего брата, доброго, умного и порядочного человека, без веских причин, самой ходовой из которых могла быть только смерть Иоанна и всех остальных родственников.
Правда, по другой версии, Исаак I первоначально позвал к себе брата, куропалата Иоанна, и предложил тому царский венец, на что получил категоричный отказ. И только после этого Комнин распорядился передать власть Константину Дуке[21]. В принципе и такое событие могло иметь место, и оба сообщения утрачивают противоречие по отношению друг к другу, если мы допустим, что со стороны партии Лихуда — Пселла могла быть проведена предварительная беседа, обильно насыщенная угрозами, и с Иоанном Комнином.
Едва все вышли из покоев, чтобы дать Исааку спокойно отойти в лучший мир, как ему неожиданно стало... легче. На следующий день царь почувствовал, что болезнь уходит. Он встал, прошелся по комнате и,
