class="p1">— Разве такому красавцу кто-то может изменить? — подыграла разошедшемуся наркому Фигина. — Тем более, какая-то взбалмошная память.
— Правильно мыслите. Эх, хороша всё-таки зараза!.. Правда, немного отдаёт клопами — однако, терпимо… Может, ещё по единой, как смотрите на такое предложение?
— Не возражаю, — вошёл в раж Фролушкин.
— «Хенесси»… Где вы его берёте?
— Раньше я частенько ездил по заграницам и регулярно контактировал с людьми, знающими толк в добротной выпивке.
— Замечательно… И как много у вас такого добра?
— К сожалению, почти ничего не осталось. Одна-две, может, три бутылки из некогда огромной коллекции.
— Злоупотребляете?
— Нет. Изредка наслаждаюсь. Причём делаю это с огромным удовольствием. Совсем не так, как мой любимый ученик — я имею в виду Ярослава Ивановича.
— И правильно! Выпивка ведь не самоцель, а средство для поднятия тонуса. Питьё должно быть в радость, в кайф — как говорит наша сегодняшняя молодёжь!
— Логично.
— Водка для таких целей абсолютно не подходит. Это напиток для тех, кто хочет напиться — и забыться. Потому и потребляют её залпом, кривясь, морщась, занюхивая рукавом.
— Правильно!
— Я вот что задумал… Чтобы пополнить иссякающие запасы, мы вам непременно выпишем внеочередную долгосрочную командировку за рубеж — во Францию, к примеру, уважаемый Фёдор Алексеевич.
— Двумя руками — «за»!
— Завтра же позвоню своему влиятельному другу, кстати, земляку и тёзке…
— Лаврентию Павловичу? — мгновенно догадался Фролушкин.
— А то кому же… Пусть он поможет определить вас на какой-нибудь международный философский конгресс, а?
— Не возражаю. Только не сейчас. Работы много — как-никак на носу новый учебный год. Вот в январе, на зимних каникулах, в самый раз будет.
— Что ж. Договорились. В январе — так в январе. Давайте ещё по рюмашке — на коня, и я поскакал.
Выпили.
Закусили.
— Спасибо, Лаврентий Фомич, что не побрезговали, проведали нашу дружную семейку, — промокнув салфеткой губы, отвесил вежливый поклон Ярослав. — Заходите в любое время дня и ночи, товарищ старший майор, мы с Оленькой всегда будем искренне вам рады.
— Зайду непременно… А сейчас — пора. «Бывайце здаровы, жывице багата». Так, кажется, утверждается в популярной белорусской песне?
— Ну, почти… — снисходительно согласился Плечов, знавший толк в современной советской музыке.
— Что-то я не могу припомнить такого произведения, — сделала недоумённое лицо его благоверная. — Кто его исполняет?
— Лариса Александровская[4]… Впрочем, недавно эту песню спел твой любимый Утёсов. В переводе Михаила Исаковского…
— А в оригинале, кто автор сих прекрасных слов?
— Белорусский поэт Адам Русак! — с гордым видом сообщил Цанава, и в компании всезнающих философов старавшийся не терять своё лицо.
— А по отчеству? — продолжала допытываться любознательная Ольга.
— Герасимович… Впрочем, рановато ещё его по батюшке величать. Только-только тридцать пять мужику исполнилось.
— А вам сколько лет, если не секрет? — не замедлил поддеть его Плечов. Как это у него не раз уже получалось — в стихотворной форме.
— Нет конечно, — не стал напускать туман нарком. — Какие тут могут быть секреты? Сороковой пошёл.
— Четыре года разницы. Всего-то навсего? А говорите — рановато…
— Тебя забыл спросить, — улыбнулся Цанава.
— Нет, три-четыре десятка лет — это уже не мало, как ни крути, как ни верти, — большая и лучшая половина жизни позади! — не сдавался Ярослав.
— Я погляжу, ты, как Пушкин, уже стихами говорить начал, — пробурчал Лаврентий Второй, как его за глаза называли подчинённые. — Нарком сказал рановато, значит, рановато!
— Уймитесь, детки! Прекратите бессмысленные прения. Вот доживёте до моих седин, тогда и будете дискутировать на столь щепетильную тему! — быстро поставил их обоих на место Фёдор Алексеевич.
Упрямый Яра всё равно раскрыл рот, собираясь «продолжить прения», но его благоверная, не любившая псевдонаучные споры, решила повернуть разговор в совсем другое русло:
— Видишь, родной, как мы с тобой отстали от новаций культурной жизни?
— Нет, не вижу…
— Не ходим ни в театр, ни на концерты, ни в кино. Куда такое годится?
— Так ведь ребёнок у нас, Оленька… Махонький… Потерпи немного.
— Дети ни в коем случае не должны мешать неустанному повышению культурного уровня родителей.
— Совершенно верно! — поспешно принял сторону хозяйки Цанава. — Скоро в Минске состоится очередной отчётный концерт народных исполнителей и творческих коллективов советской Белоруссии, у меня, к счастью, осталось несколько лишних пригласительных билетов. Не побрезгуете?
— Что вы такое говорите, уважаемый Лаврентий Фомич? Всей семьёй непременно посетим это уникальное мероприятие!
— Старика уважить не забудьте! — напомнил о себе Фёдор Алексеевич, вытирая руки небольшим вафельным полотенцем.
— А с Шуриком кто останется? — строго спросила Фигина.
— Понял, всё понял… Вот, значит, ради чего вы меня к себе заманили, — шутливо запричитал профессор. — Нянька бесплатная понадобилась!
— Я дам три пропуска — на всех, а кто кого глядеть будет — вы и сами разберётесь. Пошли, Ярослав Иванович, проведёшь меня к машине…
* * *
Пригласительные оказались во внутреннем кармане наркомовского френча. Так что по большому счёту сходить вниз было вовсе не обязательно.
Впрочем, Цанава ещё на лестничной клети отдал билеты своему спутнику и завязал странный, совершенно неожиданный для Плечова, разговор:
— Признавайся, Ярослав Иванович, кто подвозил тебя в «Серебряном призраке»?
— В чём?
— Не делай глупое лицо — оно тебе совершенно не идёт. Отвечай! Быстро! Честно!
Его чёрные глаза не излучали лютой злобы или чрезмерной ненависти, но голос — даже больше, чем обычно — властный, требовательный, зычный, не оставлял сомнений в том, что шуточками на сей раз отделаться не удастся, что, если на самом деле собираешься выйти сухим из воды, следует говорить «правду и только правду».
А делать этого никак нельзя!
Следовательно, придётся снова врать… Причём так, чтобы ложь выглядела, как можно убедительнее.
— Честно говоря, я не могу понять, чего вы хотите от меня добиться, товарищ старший майор? — начал тянуть время Ярослав, лихорадочно пытаясь сформулировать (и обосновать — то есть подкрепить соответствующими аргументами!) хоть какую-то более-менее правдоподобную версию.
— Что за люди подвозили вас в автомобиле иностранного производства?
— Когда?
— Чуть более месяца тому назад?
— Ах, да! Точно. Я приехал на вокзал, чтобы узнать, не изменилось ли расписание движения поездов — Фёдор Алексеевич как раз собирался в отпуск в Москву, а билеты, сами знаете, лучше заказывать заранее…
— Не знаю. У нас с этим никаких проблем нет. Так что обращайся при случае — поможем.
— Да как-то неудобно всякий раз использовать ваше высокое служебное положение.
— Неудобно спать на потолке — одеяло спадает. Что ещё расскажешь?
— Значит, я уже надумал возвращаться обратно, когда меня окликнул водитель этого самого, как вы говорите, «Серебряного призрака»…
— С какой целью?
— Спросил, как проехать на площадь Свободы… Пардон, уточняю, он сказал «пляц Воли»[5]…
— Поляк?
— Не думаю…
