Скорее — наш человек. Белорусских, если можно так сказать, кровей. Но, как мне кажется, он давно не был на родине.
— Продолжай!
— Слушаюсь!.. Второй, тот, что сидел сзади, держал в руках подробную карту города, на которой хорошо был виден интересующий их объект.
— То есть они намеревались попасть в правительственный квартал?
— Я бы не ставил вопрос таким образом…
— Почему?
— Как ни странно, наше правительство их совершенно не волновало.
— Интересно, как ты пришёл к такому выводу?
— Так ведь они сами сказали, что приехали из Москвы, чтобы собственными глазами увидеть легендарный костёл иезуитов.
— Это что ещё за хрень?
— Архикафедральный собор Святого Имени Пресвятой Девы Марии…
— У нас даже таковой имеется?
— Да. Причём — в самом центре Минска.
— И зачем он им дался?
— Для изучения и дальнейшего научного описания. С целью включения этого шедевра архитектуры в списки некоего культурного наследия — так, во всяком случае, они объяснили мне свой интерес к нашему собору.
— А… Выходит, эти двое — ваши коллеги-учёные?
— Так точно. Религиоведы.
— Они и вправду на них похожи?
— Как вам сказать…
— Честно!
— Вам должно быть известно, что сегодня потомственных интеллигентов даже в нашей научной среде днём с огнём не найти. Сплошь и рядом — лица исключительно пролетарского происхождения. Или потомственные землепашцы.
— Разве это плохо?
— Хорошо. Только и ошибиться нынче немудрено.
— Ясно. Описать их можешь?
— Да. Тот, что за рулём, — приблизительно одного возраста со мной, — скуластый, с умными проницательными глазами. Второй — постарше и попроще будет… Лоб уже, плечи шире. Вот если б их поменять местами — вышла б картина маслом.
— Поясни.
— Водитель, хоть и моложе выглядит, с виду больше напоминает научного руководителя какого-то ответственного и важного научного проекта… А его товарищ, напротив, — вылитый трудяга с агитационного плаката первых пятилеток.
— Дальше что?
— Дальше? Я напросился в попутчики, мол, мне тоже в ту сторону… Они не возражали.
— Ты ничего не упустил?
— Нет. Да, кстати, я даже запомнил номер машины.
— Диктуй!
— Семьдесят три ноль два…
— А буквы?
— Буквы? Кажись, «АА»…
— Кажись или точно?
— Точно — две «а». Семьдесят три ноль два. На чёрном фоне.
— Такого номера не существует в природе — мы проверили. Как ты объяснишь такой феномен?
— Не знаю, — удивлённо пожал плечами Ярослав. — Я в этом не смыслю…
— Ладно… Считай, что нарком тебе поверил. Если вдруг встретишь случайно кого-нибудь из этих ребят, сразу звони мне в наркомат по прямому телефону.
— Договорились, Лаврентий Фомич.
— Номер помнишь?
— Естественно.
— Сам задержать злоумышленников лучше не пытайся — они могут быть вооружены.
— Понял…
— И на концерт не забудь прийти. С милейшей Ольгой Александровной.
— Спасибо. Постараюсь. Если не заставят остаться с Шуриком.
— А у тебя что, голоса в семье совсем нет?
— Почти.
— Плохо! Мужик должен быть главным в доме. Сказал — как отрезал. Остальные должны взять под козырёк и приступить к немедленному выполнению.
— Ваши б слова да моей Фигиной в уши…
— Кстати, почему она не стала менять фамилию?
— А зачем ей лишняя морока?
— Что ты имеешь в виду?
— Вот защищусь — и отпущу супругу на дальнейшую учебу — повышать, так сказать, квалификацию. А в уже имеющемся дипломе — другие данные. Придётся менять, а это целая проблема.
— Чудишь… Жена должна носить фамилию мужа. И на этом точка! Как я погляжу, ты только руками горазд махать, а как твёрдость характера проявить-продемонстрировать надо — так сразу в кусты. Не орёл, как говорят у нас на Кавказе, не мужик, а самый настоящий подкаблучник. Собственную бабу на место поставить не можешь.
— Просто не считаю нужным, товарищ старший майор. У нас в семье — полное равноправие.
— От такого равноправия одни проблемы в обществе…
— Вам не нравится линия, которую проводит партия большевиков? — не удержался от шпильки Ярослав.
— При чём тут наша партия? Поверь мне — красивую женщину можно удержать исключительно силой.
— Других вариантов нет?
— Нет! Любая супруга должна ежечасно, ежесекундно чувствовать за собой крепкую мужскую спину. И руку! Иначе она непременно сбежит к другому. При первом удобном случае.
— А нежностью, любовью, лаской заставить уважать себя нельзя?
— Не знаю… У меня так почему-то не получалось.
* * *
1 сентября 1939 года начался не только новый учебный год, но и… Вторая мировая война. Хотя современники о том вряд ли догадывались: речь шла исключительно о, как сейчас говорят, локальном германо-польском конфликте.
Пока…
Кстати, воинствующие поляки объявили о начале всеобщей мобилизации чуть ли не за полгода (22 марта 1939 года!) до нападения на них фашистов, с которыми «бедная овечка Польша» ещё в 1934 году подписала договор «О дружбе и ненападении».
(Да-да, точно такой же, как и ненавистный СССР, который, между прочим, совершил аналогичный шаг значительно позднее).
Тогда нашим западным соседям удалось поставить под ружьё до полутора миллионов человек. Из них наспех сколотили 39 пехотных и 11 кавалерийских дивизий, 3 горных и 2 мотомеханизированных бригады, на вооружении которых в то время состояло около 700 танков и 800 самолётов.
Не помогло!
Для полной оккупации страны, ранее не в меру бахвалившейся своей военной мощью, Гитлеру хватило и двух недель. Красная армия участия в разгроме Польши практически не принимала — Сталин ввел войска на ее территорию только 17 сентября, когда всё уже было решено.
Предлог для этого избрали самый благовидный: освободить (некоторые теперь берут это слово в кавычки!) белорусов и украинцев, проживающих в Восточной Польше от панского гнёта.
Сделать это предстояло силами всего двух фронтов: Украинского под командованием Семёна Константиновича Тимошенко и Белорусского под командованием Михаила Прокофьевича Ковалёва.
Они включали в себя 1,5 миллиона человек, 6191 танк, 1800 самолётов и 9140 артиллерийских орудий.
Жители белорусских городов и сёл, люто ненавидевшие польскую шляхту, поднимали народные восстания, как только узнавали, что Красная армия перешла западную границу.
Например, в Скиделе[6] бунтари захватили почту и полицейский участок, самих же правоохранителей просто разоружили и отпустили по домам.
Такая же участь постигла и солдат, находившихся в воинском эшелоне, застывшем неподалёку на железнодорожных путях…
Однако…
Спустя всего пару часов в город ворвались польские «жолнежы»[7], усиленные ротой гродненских жандармов, и сразу же с усердием принялись за «дело».
Три десятка восставших скидельчан были расстреляны без суда и следствия. Причём перед казнью над ними всячески издевались: вырывали глаза и языки, ломали пальцы рук и ног, били так, что на людях не оставалось живого места…
Более остальных досталось члену подпольного райкома Коммунистической партии Западной Белоруссии товарищу Лазарю Почимку. Ему отсекли уши, выкололи глаза, а
