так, сеньор Боливар. Пепе садится за стол, разворачивает газету, начинает читать. Восклицает:
— Так, вот оно что!
Начинает читать вслух:
— … и подло обманул ожидания народа. А также, намеревается путем пожизненной узурпации власти присвоить себе императорские полномочия… Ай- ай- ай.
Пепе поднимает голову на портрет:
— Так вы узурпатор, синьор Боливар. А мы — то думали… — Пепе осуждающе качает головой. Задумывается:
— Нет. Не могла моя Эсмира мне с таким тираном изменить. Нет. — Пепе оценивающе смотрит на портрет:
— Да и Фернандо на него совсем не похож.
Снова принимается за газету. Повторяет:
— Тира — ан. — , после паузы — Деспот!
Поднимает взгляд на портрет:
— И нечего тут на меня пялиться. Эсмира! Неси покрывало.
Появляется Эсмира, приносит покрывало. Пепе откладывает газету, встает, берет у нее покрывало, влезает на стол, накрывает портрет.
— В моем доме не место тиранам! — стоя на столе, объявляет он.
— Может, тогда снимем? — предлагает Эсмира.
Пепе оглядывается на портрет, смотрит на глаз Боливара, который виднеется сквозь дыру, решает:
— Нет. Пусть висит. На всякий случай. — слезает со стола.
Затемнение.
Сцена освещается.
Пепе сидит за столом, Эсмира чем — то занята по хозяйству. Входит Педро. Пепе встает:
— Ну, что, видел нашего Фернандо?
Эсмира прекращает свои занятия, ждет ответа.
— Да.
— Как он?
— Сидит. В Каракасской тюрьме. Говорят, опасный политический преступник. Далеко пойдет. Если не шлепнут.
— Типун тебе на язык, — машет на него рукой Эсмира.
— Ладно, пойду. Там у нас кое — что намечается. Пепе?
— Без меня.
Педро пожимает плечами, уходит.
Пепе сидит за столом, положив голову на руки. Эсмира рядом, протирает тряпкой пыль. Пепе тоскливо говорит Эсмире:
— Выгоню я вас из дому. И тебя, и твоего сумасшедшего президента.
— Может все перемениться? — отложив тряпку, спрашивает Эсмира с надеждой.
— А толку? Президенты меняются, а жизнь все хуже и хуже.
Эсмира снимает передник:
— Пойду, схожу на почту, узнаю, нет ли каких вестей от Фернандо. -
— уходит.
Пепе некоторое время сидит, смотрит в пустоту. Внезапно вскакивает, озлобляясь, кричит портрету:
— От тебя все наши несчастия! Да пропади ты пропадом, чертов Боливар! — вскакивает на стол, срывает портрет, бросает его в глубину сцены. Раздается звон разбитого стекла, а потом возглас Эсмиры:
— Пепе!
— Что? — спрашивает Пепе — Что?
Входит Эсмира. В руках у нее портрет Боливара. Она держит его как икону.
— Что стряслось? Опять переворот? — обеспокоенно спрашивает Пепе, слезая со стола.
— Он умер.
— Кто?
— Освободитель.
— Ерунда. Он уже сто раз умирал, и тысячу раз уходил. И каждый раз он воскресал, и возвращался.
— Нет. На этот раз он умер по — настоящему.
— Как?
— В середине декабря. В Санта — Марте. Его доконала чахотка.
— И он умер?
— Да.
— Как?
— Совсем.
— А как же мы?
— А нам надо жить. Дальше. Без него.
Пепе подходит к Эсмире, берет у нее портрет Боливара, осторожно ставит его на стол, достает из кармана свечку, ставит ее перед портретом, зажигает, отходит.
— Теперь, ты будешь на него молиться? — спрашивает Эсмира.
Пепе обнимает ее, поворачивается лицом к залу, и произносит:
— Америка капризная женщина. Но она любила тебя, Боливар. Она сражалась за тебя, и шла на тебя войной, хранила тебе верность до последнего вздоха, и изменяла тебе с первым встречным, спасала тебя от смерти, и подсылала к тебе наемных убийц, возносила тебя до самых небес, и опускала ниже плинтуса, забрасывала цветами, и обливала помоями, провозглашала тебя освободителем, и объявляла тираном, осыпала комплиментами, и поносила последними словами. Ты родился одним из богатейших ее сыновей, а ушел от нее нищим отцом. Но всегда и во всем ты оставался ей верен. Ты принес ей свободу. Ты ее сын, любовник, муж, и отец. Так спи же спокойно, Симон, свободный гражданин свободной Америки. Ибо это звание ты всегда ценил превыше всех остальных. И ты заслужил его по праву, равно как и все остальные свои титулы. Спи спокойно, Симон. Америка помнит, и любит тебя. Ты покорил ее сердце, и останешься в нем навсегда.
Виват Либертатор!
Музыка. Занавес.
Все.
