той поры в свои нечастые, но регулярные наезды в Острог он не зависел от квартиры родителей. В уютном гнёздышке Врублевской всегда чувствовал себя желанным гостем. Взамен от Валеры требовалось немного тепла и участия. Правда, секс-машины в его лице рестора-торша не получила (десять лет колонии усиленного режима давали о себе знать), но Жанне Витольдовне хватало. Альфонсом Валера не заделался, однако от продуктового довольствия и презентов (по поводу и без) не отказывался.
Врублевская захотела улучшить жилищные условия, для чего вступила в договорные отношения с «Фондом муниципального строительства», строившим элитный по местным меркам дом на улице Коммунистической. Система взаиморасчетов с Фондом была привлекательной — Жанна Витольдовна отдавала по рыночной стоимости двухкомнатную «брежневку» и доплачивала разницу. Наступил день внесения платежа, и женщина попросила подстраховать её при транспортировке денег. Сумма была немаленькой — пятьсот «штук». В оговоренное время Жидких заехал за любовницей. Та вышла из подъезда с цепко зажатой под мышкой сумочкой. Они проехали в Фонд, офис которого располагался неподалеку от площади Победы. Там Валера в очередной раз поразился русской беспечности. Штат организации состоял из двух женщин — директора и бухгалтера. Доставленные деньги сотрудницы фонда пересчитали и убрали в железный ящик. Всё это делалось при Жидких, которого Врублёвская представила: «Это со мной». Тётки даже не удосужились закрыть изнутри двери офиса. Наверное, рассудили: «Зачем, вдруг ещё кто денежку притаранит». Ключ от доморощенного сейфа бухгалтерша выудила из нижнего ящика стола. Дома Жидких ненавязчиво расспросил Жанну Витольдовну — сколько квартир в строящемся доме, все ли распределены. Услышал в ответ — дом девятиэтажный, в июне сдаются две секции, от желающих обзавестись в нём жильём нет отбоя, она еле успела заскочить в отходивший вагон. Валера набрасывал вопросы со скучающим видом, маскируя интерес.
Время показало, что информацию надуло кстати. В подельники под номером «один» Жидких без колебаний определил Пандуса. Недавно отмотавший двушник по сто двенадцатой[15] за срубленную челюсть, Славян пробавлялся случайными приработками. Флегматичный с виду, он был резок в начинке, по характеру — кремень, и самое главное, проверен в деле. Но вдвоём было не управиться. Себе Валера определил место за рулем тачки с работающим движком. Он подхватит на борт подельников и бабки. Требовался третий. Пандус сказал за Костяна Молоткова, с которым кентовался в последнее время. Жидких озадачился — Костян на пару с братом Борисом имели репутацию «махновцев»[16], путные пацаны с ними не связывались. Костян тоже болтался не пришей-не пристегни, брательник его присел на одиннадцать лет за вооруженный разбой. Вся их шарага угорела осенью девяносто девятого. Кроме отмороженности Молоткова, напрягали слухи о том, будто он ширяется.
Поэтому Жидких не спускал с Костяна глаз. Молотков был одет в ветровку с длинным рукавом, из чего, впрочем, не следовал вывод, что он прячет «дорожки»[17]. Для короткого рукава ещё не наступил сезон. Костян был малоразговорчив, но депресняка или, наоборот, чрезмерного возбуждения Валера в его поведении не усмотрел. И Жидких решил, что для исполнения разового дела Молотков сгодится.
Налёт Валера запланировал на следующий вторник. Во-первых и в-главных, в среду истекал срок возврата долга. Во-вторых, насколько ему удалось выведать у Врублевской, инкассация в Фонде проводилась дважды в неделю — в среду с утра и в пятницу после обеда. Своё любопытство Жидких закамуфлировал обеспокоенностью за сохранность денег застройщиков. Конечно, лучший результат гарантировался при нападении на перевозчика, но не удалось узнать — кто приезжает за деньгами, на чём, сколько человек, вооружены ли. И без того Валера опасался, что после того, как всё случится, любимая женщина озадачится его повышенным вниманием к Фонду.
Сообщение об объекте и времени налёта Пандус с Молотковым встретили критично.
— Это чё, в самом центре?! — Пандус вертел в руке чётки зоновской работы.
— Белым днём? — дёрганый Молотков отвернулся от ветра, прикуривая.
Жидких объяснил, как он намеревается угнать ментов на противоположный край города.
— Толково, — заценил Пандус. — Сколько думаешь взять?
Валера ответил уверенно, без запинки:
— Полтора ляма.
Прикид был приблизителен. Жидких рассудил логически — если одна баба принесла пятьсот тысяч наликом, то за полтора дня работы конторы три человека туда закатится всяко. В действительности, он рассчитывал взять больше.
— Как разбивать будем? — Пандус прищурил левый глаз, будто на прицел посадил.
— По-братски, — Валера осклабился, желая придать атмосфере доверительности. — Половину — вам, бродяги, остальное — мне, мальчишке на молочишко.
Крохотные медвежьи глазки Пандуса замутились от заклубившегося под черепной коробкой мыслительного процесса. Славка прикидывал вклад каждого в делюгу, исходя из распределённых ролей. Запросивший пятьдесят процентов добычи Жидких дал набой[18], придумал хитрую отвлекуху, у него единственного из троих имелись колёса.
— Годится, — Пандус определился и зыркнул на добивавшего хабарик Молоткова. — Ты как?
— Покатит, — кивнул Костян, длинно сплёвывая.
— Как насчет «козырей»[19]? — Валера понимал, что с пугачом идти в контору несолидно.
— У меня — ствол под мелкашечный патрон, — сообщил Пандус.
— «Кочерыжку»[20] в огороде откопаю, — хмыкнул Молотков.
— Баб валить не будем. Стволы засветите, они и обхезаются. Свяжете, телефон оборвёте, лавэ — на карман, дверь — на ключ, и сваливайте. Я буду ждать вот здесь, — Валера развернул на нагревшемся под майским солнцем капоте пятидверного «BMW 316» листок с нарисованной схемой.
Перешли к обсуждению деталей. Наиболее проблемным представлялся отход с места.
3
20 мая 2004 года. Четверг.
11.30–12.30
— Прочитай внимательно, потом обсудим, — межрайпрокурор с мрачным видом протянул Кораблёву поступивший факс с неровно оборванным верхом.
Саша развернул хрустящий свиток и приступил к чтению. Аркадьич отошёл к открытому окну и задумчиво закурил.
Сергей Аркадьевич Буров прокурорил в Остроге полных три года. Его предшественник Трель перевёлся в Генеральную. По слухам, обосновался он на исполнительской должности в управлении по обеспечению участия прокуроров в гражданском и арбитражном процессе. Острожские проделки Треля быстро поросли быльём.
Аркадьич был местным, службу в органах прокуратуры начинал стажёром, потом аттестовался на следователя. Звёзд с неба не хватал, но показатель давал стабильно. После октябрьских событий девяносто третьего года в Москве был командирован в следственную бригаду Генпрокуратуры, разбиравшую обстоятельства гражданской войны. Просидел там два года. Расследование, как и ожидалось, закончилось пшиком. Вернулся Буров на должность следователя по особо важным делам прокуратуры области. После размеренной жизни в бригаде ему пришлось тяжко. От наказаний за промахи спасали дружбаны, которыми он обзавёлся в столице. В девяносто девятом Аркадьича назначили прокурором Серебряковского района — сельского, малонаселённого, но проблемного, как любое административное образование постсоветской России. Следственнику Бурову в новой ипостаси пришлось
