иные порядки,
Там бесполезны дискуссии, споры, дебаты.
Словно по веткам скитаются тёплые губы -
Ветки в мазках красноватых нестойкой помады,
Ветки воздеты над миром, как бивни и трубы –
Трубы трубят о победе зелёной Армады.
Ибо – стена городская стара и трухлява –
Не замечая её, я насквозь прохожу три района.
Ибо – стрижей, муравьёв и детишек орава –
Сверху, внизу и на среднем сеченьи газона.
Вдруг из-за ёлки мне в ухо кукует кукушка.
Воздух, пресыщенный влагой, – певуч как гитара.
Я возлетаю, и зелень мягка как подушка,
И подо мною – пласты тёмно-белого пара.
Пусть в лабиринте моё послоняется тело –
Знать ничего не хочу, кроме тени душистой.
В лес ароматов войду безмятежно и смело,
И растворюсь в высоте, напряжённой и чистой.
Пусть упадёт лепестком позабытое эго,
Камня на камне нельзя оставлять от сознанья.
Только побег – без оглядки, – а после разбега –
Долгий прыжок и полёт через бездны молчанья.
Голубая юла
В старой новой Москве долгожданное лето,
И готовятся выкинуть пух тополя.
Тихо кружит волчком по вселенной планета,
Голубая юла под названьем «Земля».
Вкруг неё – пояса из воздушных спиралей,
Выкрутасы погоды, снегов и дождей.
Нам погода несёт ворох странных печалей
Или радость дари'т от щедро'ты своей.
В переулке стоит терпкий дух тополиный,
Воздух вкусный с собой в кулаке унесу.
Мне расстаться пора с первою половиной
Этой жизни. Созрела трава под косу.
Будут звонкие дни, будет жаркое лето,
И, под солнцем горя, пожелтеют поля.
Всё своим чередом – ибо кружит планета,
Голубая юла под названьем «Земля».
Луна и выпивка
Неполную буквою «Р»
Прорезался месяц над домом.
Я еду к хорошим знакомым –
Чтоб выпить винца, например, –
А может быть, выпить чайку, –
Но выпить чего-нибудь – точно.
По улице тёмной теку,
По улице тёмной, где сочно
Безумные фары горят,
Слепящие, яркие фары.
И нет мне дороги назад -
Меня одурманили чары
Молоденькой тонкой луны,
И в обществе выпить мне надо -
Хотя бы змеиного яда,
Хотя бы паучьей слюны…
Попытка подняться
Я в кузнице дремучей суеты
По воле чёрта делаюсь шурупом.
Глаза мои усталы и пусты,
Я думаю о грязном и о глупом,
А не о главном. Главное моё
По воле чёрта стало непонятно
Мне самому, и разное враньё
На мне растёт как плесень. Эти пятна
Цветут и пахнут. Я хочу опять
Пошевелить затёкшею душою,
Стряхнуть с себя могильных гномов рать
И – вопреки суетам – на Большое
Движение решиться. Знаю: ждёт
Ещё меня прекрасная дорога.
Дорога, на которой чёрт не в счёт, –
Где каждый шаг творим по воле Бога.
Вечерние птицы
Вечереет слегка. Уж ложится роса.
Из зелёных шатров лёгких птиц голоса
Рассыпаются блёстками. Воздух сырой –
Как гитара – звенит музыкальной игрой.
Лёгких птиц силуэты свистят поперёк
Человеческих длинных железных дорог.
И в порхании дробном – настой тишины
Колыхается, как надо мглой глубины.
То ли в небо смотрю, то ли в омут зари.
Птица, выше пари! Солнце, ярче гори!
Ароматы тверды, словно горсть хрусталя.
Ощущением сна набухает земля.
Пылью трелей овеянный, больше не жду
Ни награду себе, ни судьбу, ни беду.
Рот открывши, глазею, как звуки летят, –
В чистом воздухе носится весь звукоряд.
О грустном китайце
Я китаец с синими очами –
Мне глаза промыла пустота.
Я сижу безлунными ночами
На бетонном бортике моста.
Я сижу и думаю разбиться,
Но никак пока не разобьюсь.
Для меня Кейптаун – заграница,
Заграница – Африка и Русь.
Для меня – шары планет надуты
Стеклодувом Господом Творцом,
Для меня – эвенки и якуты
Балуются беленьким винцом.
Балуются, а потом горюют
О китайце, что совсем не пьёт,
Но который – лишь борей подует –
С парапета в воду упадёт.
Гимн жаре
Воспой, о муза, торжество жары
Над нашей средней Средней Полосою!
Звенят хвоёй прогретые боры
И фимиамы воздают смолою.
Над полем солнце празднует успех,
Гремя в литавры лютиковой меди.
Расколот город солнцем, как орех,
Толпа шуршит, скитается и бредит.
Из твёрдых створок вылетает пух,
Юлит как снег и копится в подушки.
По крышам солнца прыгает петух,
Железный клюв долби'т людей в макушки.
Потеют твари, тянутся к реке,
Ныряют в ванны, в лужи, в океаны.
Жара несёт возмездие в руке –
Гость перца на грехи и на изъяны.
О, как сухая пахнет высота!
Каким дождём прольётся пар полудня!
На облака смотрю, смотрю с моста,
И жёсткий праздник всюду мякоть будня
Своим хрустящим давит каблуком,
И размазня труда подобна сраму.
Июнь благоухающим венком
Объял Москвы гудящей панораму.
Стучит висок – и рельс, и сердце в такт –
И гром небесный одобряет весом
И эхом подступивший к горлу факт
Жары, жары, звенящей хвойным лесом.
Птичье уподобление
Пустота и тишина.
Участь тела решена
До рождения не мною,
Я – лишь брение земное.
А душа – изныла вся,
Пылью в воздухе вися.
На дорогу лягу ниц –
Подопру домашних птиц.
Буду с птицами в грязи,
Трудно – с Богом мне в связи,
С Богом в небе мне не спится –
Знать, тяжёлая я птица.
Я лежу внизу, как крест.
Чу! над миром Благовест –
Поднимаюсь и пою –
Сидя в луже, как в раю!
Липы
Доцветают липы за окном,
И роскошна липовая чаша,
Сладко воробьями говорящий
Угол сердцелиственных хором.
А над липой ясень развернул
Семена салатным опахалом.
Я храню себя – большое в малом,
В песенке скворца – вулканный гул.
Пахнут липы тёмным душным балом,
Опустелым неметёным залом,
На полу которого разгул
Отшумевшим шорохом уснул.
Гроза
Опять бежит гроза с прутком
По гулкой лесенке забора,
И, вздыбленные каблуком,
Жемчужин опадают горы.
И торопливый капель стук
Я под железной кровлей слышу –
Как будто бы вбивают в крышу
Стеклянный гвоздь полсотни рук.
И, содрогаясь, дерева
Пытаются расправить плечи,
Залитые обильем речи
Воды, похожей на слова.
И молнии, сквозь воздух мчась,
Звенит секира голубая.
И червь в потоке, как карась
На суше, бьётся погибая.
Под серым небом
Под серым небом луж архипелаги
В воздух,
