будет взять с собой: пить хочется.
Глава 2
Этим вечером отец был дома.
— Ура, — Наиль радостно облапил его. День, начавшийся так погано, стал лучше вечером и теперь превратился просто в праздник какой-то.
— Ну-ну, большой уже, — отец взлохматил ему волосы, — выше меня ростом.
— Не, не выше, — не согласился Наиль. Хотя да, в свои шестнадцать он был ростом сто шестьдесят пять сантиметров и догнал отца, но, очевидно, на этом останавливаться не собирался и грозил перерасти и маму, а потом — и маму на каблуках.
Отец устроил «монгольский вечер». Так они называли вечера, когда на пол в гостиной стелили ковер с восточным орнаментом, ставили низкий столик, доставали нарды или шахматы, заваривали чай в пиалах. Никаких стульев, сидели прямо на ковре, сложив ноги по-турецки. В этот раз отец играл на варгане, и Наиль замер, впитывая необычную «живую» музыку.
Слушал и смотрел. Отец круглолицый и смуглый. Весь его облик, округлый, но не толстый, производил впечатление добродушного простака. Иногда отец специально говорил с акцентом и притворялся тупым, как Галустян по телеку в роли гастарбайтера: «Нацайника». Наиль знал, что это лишь игра — шутки ради или, иногда, издевки. Если собеседник был нагл и груб, то его таким образом тихо прокатывали. Наглец выходил из себя, бесился, но уходил, так и не добившись ничего.
Но когда надо, отец мог постоять за себя и сына даже с голыми руками. Наиль покачал головой — тот случай он вспоминать не любил. В памяти он отложился какими-то вспышками: громкие резкие звуки, яростный лай собаки, бешеные глаза, оскаленная пасть, резкий окрик, резкий же взмах и навалившаяся тишина.
«Испугался? Все хорошо, Илья, все хорошо», – успокаивал отец, но Наиль смотрел только на его окровавленную руку. Отец сдернул шарф и, заматывая его на рану, не прекращал повторять: «Все хорошо».
Испугался? Да, но не бешеной собаки, а вот этой вот внезапной резкости. Тишина, и вдруг из темноты на тебя бросается оскаленная волчья морда, полная ненависти и желания перегрызть тебе глотку (за что? меня то за что?), короткая схватка и тишина. Испугался того, что в любой момент жизнь может встать на дыбы, что от смерти отделяет только миг. И ни за что. Просто ты шел здесь и сейчас.
Появилась неуверенность в будущем, страшила непредсказуемость событий, но также осталась полная уверенность в отце: рядом с ним все будет хорошо.
Вспомнился запах йода и бинтов. Мама, тихо причитая, бинтовала отцу кисть, безнадёжным тоном спрашивала: «Что случилось?» — и вдруг порывисто прижимала сына к себе и опять причитала. Отец успокаивал её и врал, что случайно на стройке поранился.
Наиль стройку не помнил. И вообще не помнил куда и зачем они ходили. Помнил каменистую дорогу, темноту вокруг и луч фонарика, который неровно светил на камни, мигая и подпрыгивая.
Мама недоверчиво смотрела на них, не веря, но и не переспрашивая. Знала, что все равно «монгол» сделает все по-своему, опять уйдет куда-то и вернется как будто случайно. А вот теперь и сына за собой потащил. Она снова прижала голову сына к себе, умоляюще глядя на мужа.
Утром отец непонятно скажет: «Не приняла тебя дорога», – вздохнет и подарит необычную монету — круглую, но с квадратным отверстием. Наиль проденет в монету шнурок и будет таскать, не снимая, даже в ванной. Монета – как символ того, что они, монголы, ничего не боятся, и если что, то врага одной левой «хрясь».
Сколько ему тогда было? Лет семь, глупый совсем. Да и монета, скорее всего, китайская подделка. Не настоящая, но с красивым драконом по кругу и непонятными иероглифами, которые Наиль в прошлом году пытался перевести и месяц листал книги и справочники в интернете. Иероглифы расшифровке не поддались — оказались дизайнерской выдумкой, не иначе, но монету он продолжал носить по привычке, чтобы... чтобы было «все хорошо, Илья, все хорошо». Иногда родители называли его на русский манер, называя созвучным именем. Но вот только, если мама говорила «Илья», то все, пора бежать и прятаться, наказание неизбежно.
Наиль потряс головой, отгоняя воспоминания, опять смотрел на отца, его лицо и руки. Вечная загадка — кто он? Какой национальности? Отец часто отшучивался что родом из татаро-монгольского ига, иногда говорил, что бурят или казах, потом — киргиз или узбек, соглашался и на чукчу с китайцем. Позже Наилю мама объяснила, что отец детдомовский и своих корней не знает. В детдоме записали как Ерс Эльчин. Откуда имя взялось? Назвала ли так его мама? А может, это название поселка или местности? Или это просто случайные имена. Отец долго пытался выяснить, но увы.
Иногда кажется, что поэтому работает дальнобойщиком, как будто пытается объездить весь мир и найти «своих». Отец шутил, что может выбирать любую родню. Пить чай по-бурятски с молоком и солью, играть в нарды, носить киргизский калпак, ругаться на татарском, петь песни на башкирском.
И он сам — Наиль — кто? Наполовину русский, а наполовину кто?
Хороший получился вечер. Начался с музыки на варгане и китайского зеленого чая, потом играли в шахматы и ели узбекские лепешки с адыгейским сыром, разучили песню на татарском, что пела Гарипова в программе «Голос». Потом пили черный чай с добавками: родители подливали себе башкирский бальзам «Иремель», а Наилю — обычное молоко.
Потом отец поинтересовался, как сын закончил первую четверть в школе. И Наиль ответил, что четверть еще не закончена, завтра контрольная по русскому и у него там спорная оценка. И «монгольский» вечер вдруг стал «русским» — с повторением наизусть правил великого и могучего.
А закончился великим китайским. Отец поднял пиалу с чаем и многозначительно продекламировал: «Мягкость преодолевает твердость. Слабость преодолевает силу. Нет в мире никого, кто бы этого не знал, но нет никого, кто умел бы осуществить это на деле. Лао-Цзы». Они все задумчиво помолчали пару минут, а потом мама отправила Наиля в душ и спать.
Утром он встал вовремя и вполне выспавшимся. Только вышло оно слегка нервным. Сев в кровати, Наиль привычно поискал пальцами шнурок с монетой и не обнаружил его. Перевернул подушку и одеяло. В итоге шнурок — порванный — нашелся. Такое не раз уже бывало — веревочки менялись постоянно: они рвались, перетирались и приходили в негодность. Но монеты не было. Надо, видимо, перетряхивать всё, вплоть до матраса и ковра, и сдвигать кровать.
— Чего ты там
