отдельных народов «качественных» и количественных факторов. В работах буржуазных ученых — идеалистов и волюнтаристов, стремящихся свести историю человечества к развитию «идей» и деятельности отдельных «героев», количественные факторы обычно не учитываются или их значение сильно преуменьшается. Историки-материалисты, в первую очередь — советские историки, отмечая ведущую роль народных масс в истории, уже тем самым по существу признавали значение количественных факторов, но обычно этим ограничивались. Исследование процессов воспроизводства населения, в том числе и в историческом плане, было предоставлено демографам, а те безуспешно пытались установить «законы» воспроизводства населения для каждой общественно-экономической формации или допускали другие различные по своей значимости погрешности, на которых в дальнейшем нам еще придется останавливаться. Что же касается историков, то они вслед за философами обычно ограничивались повторением воспринятого в свое время тезиса о том, что плотность и рост народонаселения (как и географическая среда) не играют определяющей роли в развитии общества. Многие проблемы демографической истории оставались нерешенными, а вопрос о том, какую же именно роль играют количественные (демографические) факторы в различные исторические эпохи в конкретных условиях тех или иных стран мира, — оставался без ответа.
К настоящему времени положение заметно изменилось. Признано, что демографические процессы (особенно эволюция рождаемости) обладают относительной независимостью от экономического базиса и способны оказывать существенное влияние на общественное развитие; об обострении так называемых проблем Народонаселения приходится говорить даже применительно к СССР. Улучшилась демографо-статистическая изученность стран мира; все шире и глубже развертываются демографические исследования; разрабатываются меры и средства демографической политики для решения проблем народонаселения и т. п. Однако в области демографической истории прогресс идет пока медленно. Крупных работ в этой области немного, а методология исследования некоторых проблем находится пока еще в стадии разработки.
Особенно мало историко-демографических работ по тем начальным стадиям развития человеческого общества, которым посвящена данная статья. Здесь сильнее дает себя знать уже упомянутая выше бедность фактического материала. Чем дальше устремляется исследователь в глубь истории, тем труднее найти ему опору в количественных данных: в раннеклассовых формациях они бедны и фрагментарны, а по первобытному обществу их и вовсе нет. Археология и палеоантропология не способны восполнить этот пробел. Правда, вещественные и костные остатки часто дают возможность хотя бы ориентировочно определить число людей, которые жили в стойбище или селении, а иногда и во всем археологически обследованном районе. Но половозрастной состав древнего населения, реконструированный по костным останкам, обычно предстает перед исследователем в сильно искаженном виде из-за сравнительной малочисленности женских, и особенно детских погребений; к тому же детские скелеты отличаются меньшей сохранностью, чем взрослые. То же самое относится и к другим демографическим показателям: археологические и палеоантропологические материалы лишь в редких случаях дают, например, возможность установить хотя бы ориентировочно уровень рождаемости и смертности древнего населения. Большая фрагментарность археологических находок в хронологическом и в территориальном отношении может придать устанавливаемым на их основе фактам даже элемент случайности.
Гораздо больше дают в этом отношении материалы этнографии, хотя, конечно, далеко не все сведения, собранные исследователями так называемых племенных и аграрных обществ в различных областях земного шара в последние столетия, можно безоговорочно распространить на первобытную или, например, рабовладельческую формацию. Уже не раз предпринимались попытки дать сводный анализ большого этно-демографического материала по племенным обществам. Следует отметить в этой связи обобщающую работу Л. Крживицкого «Первобытное общество и статистика его естественного движения»[2], а из числа работ последних десятилетий — Ф. Лоримера «Культура и рождаемость. Исследование отношений культурных условий и рождаемости в непромышленных и переходных обществах»[3] и Мони Нага «Факторы, влияющие на рождаемость в непромышленных обществах: Сравнительно-культурное исследование»[4].
Демографическая история (включая и процесс естественного воспроизводства населения) раннеклассовых формаций, частично уже обеспеченных и статистическими данными в связи с начавшимся массовым учетом населения, в целом освещена несколько лучше, хотя обобщающих работ и по этим эпохам не так много. Чаще всего такие обобщения делаются в трудах, посвященных демографической истории крупных регионов — например, в работе Б.Ц. Урланиса «Рост населения в Европе»[5], или всего мира — например, в работе французских ученых М. Рейнара и А. Арманго «Общая история населения мира»[6]. Из числа монографий, посвященных специально этим эпохам, можно отметить работу Д. Рассела «Древнее и средневековое население»[7].
* * *
Время происхождения человекообразных существ, от которых можно вести генезис современного человека, по последним данным, измеряется уже несколькими миллионами лет, однако о большинстве этапов предыстории человеческого общества приходится лишь гадать. Не вполне выяснены все основные звенья биологической эволюции этих человекообразных существ; по существу достаточно четкое представление имеется лишь о физическом облике неандертальцев, относящихся к последним этапам этой предыстории, но об особенностях их естественного воспроизводства или, проще говоря, размножения также известно мало. Есть основания предполагать, что репродуктивные параметры неандертальцев, прежде всего, — возраст наступления половой зрелости, длительность беременности и т. п., были близки кроманьонским, а, следовательно, и параметрам современных людей; судя по костным остаткам, полагают также, что средняя продолжительность жизни неандертальцев составляла около 20 лет. Процесс размножения управлялся биологическими инстинктами, которые, возможно, со временем стали все более корректироваться какими-то элементами социальных установок; считают, в частности, что растущее и как-то осознаваемое чувство коллективизма уже на этой стадии должно было привести к взаимной терпимости взрослых самцов, отразившейся в системе неупорядоченных половых отношений или промискуитета. Можно предполагать, однако, что в первобытном стаде неандертальцев преобладали, хотя и в ослабленной форме, так называемые гаремные семьи (несколько самок с детьми при одном сильном самце), типичные для большинства современных обезьян — павианов, шимпанзе, горилл и др.[8] Такие семьи, исключившие из полового общения молодых самцов, несомненно, нарушали стадный коллективизм. Возможно, что именно это обстоятельство сыграло немаловажную роль в том, что неандертальцы были вытеснены физически менее сильными, но социально более сплоченными кроманьонцами.
Численность кроманьонцев, давших начало виду Homo sapiens, в начальный период их появления (около 50 тыс. лет назад) установить трудно. Можно предположить, однако, что она измерялась несколькими тысячами, так как меньшая численность вряд ли могла обеспечить нормальный ход процесса естественного отбора и генетического закрепления черт «человека разумного». В последующие тысячелетия люди постепенно расселялись из области своего формирования (находящейся, вероятно, на Ближнем Востоке) в другие пригодные для жизни регионы земного шара; считают, что примерно 30–35 тыс. лет назад люди, заселив Северо-Восточную Азию, проникли через Берингов пролив в Северную Америку и двинулись на юг, распространяясь по огромным просторам этого континента, а 20–25 тыс. лет назад — через Юго-Восточную Азию и острова Малайского архипелага начали заселение Австралии, а позже — и Океании.
Численность первобытных
