а имеющиеся у всех остальных чипы, которые вживляли одновременно с процедурой стерилизации, не позволяли проходить внутрь. До сих пор ни одному жителю внешней части не удавалось извлечь чип. Оставшись при этом в живых.
Рубеж был нужен не только для красоты, он выполнял и вполне практическую функцию – здесь встречались жители двух территорий. Так получалось, что после «изгнания» молодые люди долго не могли привыкнуть к внешнему миру, поэтому они часто назначали встречи здесь со своими родными и знакомыми. Общество относилось к этому с пониманием. Однако примерно через год встречи прекращались. Понять причину жителям Периметра было не под силу – им казалось, что оставить прекрасный мир своего детства невозможно.
Изменений в окружающей обстановке не было. Обычные автомобильные трассы, тротуары, уличные фонари, дома. Но так было только поначалу. Метров через триста город резко изменил свои очертания – все больше растрескавшегося асфальта, невзрачных покосившихся домиков, разрисованных яркими красками из баллончиков, побитых стекол витрин.
Прохожих было мало. Жизнь за пределами Периметра бурлила по ночам, а утром улицы пустовали. Юношу это не сильно расстраивало, ведь для начала ему хотелось познакомиться с самим городом, а только потом с его обитателями.
Первое, что поражало чужака – множество пестрых вывесок и растяжек, соревнующихся друг с другом за внимание зрителя своими красками и содержанием. Здесь были изображены красивые люди с несколько неестественными чертами лица, фантастические существа, геральдические знаки, которые Максим не мог распознать, и многое другое. Один из плакатов настолько заворожил юношу, что он остановился как вкопанный.
– Что, малыш, интересно? – услышал Максим хриплый голос откуда-то снизу.
Он опустил голову и обнаружил прямо перед собой неряшливого старика, сидящего на тротуаре. На нем были зацветший светло-коричневый плащ, дырявая бежевая кофта, протертые до дыр штаны и видавшие лучшие дни кроссовки. На голову была нахлобучена шапка, что окончательно сбивало с толку, ведь на дворе был конец лета.
Старик насмешливо улыбался, выставляя напоказ серьезную нехватку зубов и нисколько не смущаясь своего вида и поведения.
– Зы… здравствуйте! – растерялся Максим.
– Здоров, – ответил старик. – Ты оттуда, что ль?
И дед кивком головы указал в сторону Периметра.
– Да, оттуда, – ответил юноша.
– Че забыл-то тут? Рано еще для новичков.
– Простите, не понимаю…
– Говорю, что еще не вывезли ваших, рано еще.
– Ну да, так и есть.
– Так че надо тебе? На сброд приперся смотреть?
– Извините, я не могу понять…
– Да хорош. Мы тут знаем, как вы там нас зовете. Привыкли уже.
Отчасти старик был прав. В некоторых кругах жителей внешнего мира действительно называли сбродом. Но только школьник этого знать не мог – при детях так не выражались.
– Все равно не понимаю Вас, – вкрадчиво сообщил Максим.
– Че ты игноришь меня, а? Спрашиваю, почему ты здесь?
– Дело в том, что я не прошел тест…
– А, все-таки новичок, значит. Хорошо-хорошо. Пожрать найдется у тебя?
Максим опешил. Значения этого слова он не знал, но машинально стал шарить по карманам. Поняв, что в любом случае не найдет того, что не знает, он все же рискнул спросить:
– А «пожрать» – это что?
Старик недоуменно уставился на собеседника, а потом захохотал в голос.
– Ой, блин, дурни вы там… эх… хах… аж слезы потекли, глянь, – смог выговорить он только после двух минут смеха. – Чему там вас только учат? Поесть это, покушать, сечешь?
– Еды у меня с собой нет, – вяло ответил Максим, чувствуя себя очень неловко.
– А бабло есть? – сразу же выпалил дед, а потом, смекнув, добавил: – Деньги, деньги имеются?
– Да, есть.
– Угостишь старика?
– Ну… да… да, конечно.
Отказывать пожилым было очень некультурно. Хотя Максиму и показалось все это не очень хорошей затеей. Тем не менее, в благодарность за купленную еду – сам юноша не рискнул пробовать булку с сомнительного вида начинкой – старик многое объяснил в этом непонятном выходцу из Периметра мире.
Яркие плакаты назывались «рекламой». Они предназначались для заманивания людей своей красивой картинкой, после этого «пойманные» приобретали товары не самого лучшего качества.
– Но зачем это нужно? – не понимал Максим. – Ведь если мне необходим хороший товар, я узнаю о том, как правильно его выбирать, на что обратить внимание при покупке, спрошу у знакомых. Мне будет безразлично любое изображение на неподходящем товаре.
– Мы тут не привыкли чего-то выбирать, – после нового приступа хохота отозвался Аарон – так звали старика. – Да еще и с таким трудом. Да ну!
Заведения было легко отличить от жилых зданий, но не наличием поясняющих вывесок, как в Периметре, а яркими электронными табло, демонстрирующими характерные сцены. Например, ресторан показывал различные блюда, бар – разливаемый по бокалам алкоголь, а одно заведение показывало вызывающе танцующих девушек в не менее вызывающих костюмах. От последнего зрелища у Максима пересохло в горле и захотелось провалиться под землю от стыда.
Аарон снова во всю глотку смеялся над ним.
Старик многое рассказал заинтересованному слушателю. Искусство здесь называлось шоу-бизнесом и было обычной работой, главным критерием для устройства на которую была, на удивление Максима, красота, а не талант. Здесь были богатые, которые презирали бедных, и бедные, которые ненавидели богатых. На каждом углу встречались магазины, предлагающие скопом еду, лекарства, сигареты, журналы, наркотики и безделушки и удовлетворяющие любые потребности потребителя за соответствующую (или нет) плату.
Про шоу-бизнес Аарон говорил с особым остервенением. Максим сразу понял, что эта тема важна и болезненна для старика.
– Почему Вы так грубо говорите об этом? – спросил юноша. Под «грубостью» он подразумевал некоторые странные слова, которые произносил его собеседник. Сам Аарон назвал эти слова матом и заверил, что так «крутые» показывают свою решительность. В рассказе о шоу-бизнесе мата было больше, чем обычных слов.
– Тебе-то че? – раздраженно ответил старик. – Не твое дело. Хотя… Короче, я сам же сюда попал после теста. А хотел художником стать. Да че там, я им и стал. И есть. А уроды эти все баблом меряют. А я ж от души писал, зуб даю! Вот прям изнутри там что-то рвется, я и пишу. А они мне: «Сейчас хорошо продается только постмодернизм»! Прикинь, пацан, как обидно.
– А какие Вы картины писали? – Максим всерьез заинтересовался.
– Да какое дело тебе, малой? – вопрос прозвучал вызывающе, но с некоторой надеждой в голосе.
– Очень интересно, – ответил юноша. – Мне всегда нравилась живопись.
– Посмотреть хочешь? – сузив глаза, прошептал Аарон.
Лачуга, в которую старик привел Максима, далеко не так плохо выглядела, как сам Аарон. Здесь царил творческий беспорядок, но меньше всего это было похоже на заброшенное жилище, это была полноценная мастерская художника.
