становятся трансляторами идеологии, до пабликов, которые вырастают в издателей. По-своему даже поразительно, что в России с ее повсеместной центростремительностью в одной из областей культуры случилась такая оголтелая децентрализация. Среди этих голосов хватает и публицистов, и специалистов, и провокаторов, и навигаторов, и элитистов, и популистов — и даже классической трудозатратной журналистике, предполагающей репортерскую работу, находится какое-то место[11].
Однако есть и значимые лакуны. На мой взгляд, в российских музыкальных медиа отчетливо не хватает исследовательских голосов и глубоких аналитических жанров; текстов, которые бы связывали происходящее с музыкой с общей культурной, политической, экономической и социальной повесткой — и пользовались бы для этого современным интерпретационным инструментарием; рассуждений, которые конструировали бы современную российскую поп-музыку как сложную систему смыслов, отношений и стратегий. Вероятно, в таком положении дел опять же отчасти виноваты деньги: тексты подобного жанра требуют серьезных временных инвестиций, которыми зачастую не располагают ни энтузиасты, ни немногие традиционные СМИ. Но вряд ли дело только в этом.
В тексте на уход Владимира Мединского с поста министра культуры Константин Шавловский и Василий Корецкий пишут: «Сравниться с кино по градусу общественного интереса в 2010-е мог разве что театр»[12]. Как мне представляется, это очевидная неправда. К концу 2010-х именно популярная музыка — в первую очередь российский хип-хоп, но не только он, — превратилась в главный объект общественного интереса, а вследствие этого — в едва ли не самый скоростной социальный лифт в России. Музыкальные карьеры здесь и сейчас делаются быстрее, чем чиновничьи, спортивные и любые другие, и требуют куда меньше инвестиций и компромиссов; новые имена, способные отправиться в кассовый тур по стране и собрать на московский концерт полторы — две тысячи человек, появляются буквально за несколько месяцев (насколько эти карьеры долговечны — вопрос другой). Как поет артист Face, «Я молодой миллионер, цифры большие, как Гулливер / Те, кто заканчивал школу со мной, все еще ходят себе в универ», — подписаться под этим тезисом могли бы десятки людей; повторить этот путь хотят, вероятно, миллионы, которые в первую очередь и обеспечивают высокий градус вышеупомянутого общественного интереса, провоцируя дальнейшее внимание к музыкантам политиков и правоохранительных органов.
Тезис Шавловского и Корецкого, тем не менее, показателен, потому что иллюстрирует специфическое положение популярной музыки в структуре российской культурной рефлексии. Под общественным интересом тут, думаю, имеется в виду традиционная конструкция, в которой интеллигенция занимается герменевтикой поп-культурных текстов и встраивает их в социально-политический и конкретно-исторический контекст. У поп-музыки несколько другая адресация; и в российском фейсбуке — или в немногочисленных доживших до 2020 года культурных СМИ — действительно больше склонны обсуждать Звягинцева или Серебренникова, чем музыку Скриптонита или тексты «СБПЧ» (значимое исключение тут — Оксимирон, и отчасти этим, кажется, обусловлено его уникальное положение в индустрии; похоже, что примерно того же эффекта пытается с переменным успехом добиться группа Shortparis). В этом смысле мелкий тезис из статьи про Мединского иллюстрирует большую лакуну — в силу вышеописанных особенностей культурного поля пространство для серьезного и системного обсуждения смыслов поп-музыки, по большому счету, отсутствует.
Этот сборник — попытка такое пространство создать.
3
В 1973 году будущий великий писатель Том Вулф собрал под одной обложкой борзые тексты своих коллег, опубликованные в американских периодических изданиях, и назвал это «Новая журналистика», лишний раз подтвердив, что всякой амбиции, чтобы быть замеченной, нужна прокламация. Взяв с Вулфа хороший пример и выбрав для жанра яркое имя, я все же воздержусь от того, чтобы делать вид, будто подобных текстов до этой книги не было вовсе. Разумеется, были — пусть равно странным и закономерным образом традиция социокультурного подхода к зарубежной музыке на русском языке куда богаче[13], чем к местной[14]. Наш сборник — точно не первая попытка вести разговор о поп-музыке на чуть более «серьезном» языке, но возможно, первая попытка сделать этот разговор системным и открытым.
Итак, что такое новая критика?
Новая критика существует на территории между академическими исследованиями, критической рефлексией и журналистикой, по необходимости применяя инструменты и процедуры всех трех этих типов письма.
Новая критика относится к популярной музыке как к сложному феномену, включенному в различные общественные и культурные системы и явления. Новая критика исходит из того, что этот феномен заслуживает глубокого интеллектуального подхода и серьезного анализа.
Новая критика встроена в современные дискурсы думания и говорения о культуре — и считает легитимным использовать эти дискурсы для исследования своего предмета.
Новая критика прежде всего отвечает не на вопросы «Кто?» и «Что?», а на вопросы «Как?» и «Почему?».
Новая критика вскрывает и исследует макроструктуры и микроструктуры, большие и малые смыслы, сквозные тренды и уникальные казусы, помогающие понять их контекст.
Новая критика интересуется всем, что помогает понять и структурировать культурное поле, которое создает постсоветская музыка; всем, что объясняет изменения, происходящие в этом поле; всем, что позволяет увидеть в нем скрытые связи и новые смыслы.
Новая критика стремится видеть за музыкой и человека с его воображением, талантом и уникальной психологией — и социокультурные системы, формирующие эффекты и смыслы звука.
Новая критика не боится, но не стремится быть сложной.
Новая критика не боится, но не стремится быть веселой.
Новая критика — это не догма и не требование, а потенциал. Не вместо другой критики, а в дополнение к ней. Мы не говорим, что про музыку должно думать только так, но говорим, что так — можно.
Наконец, новая критика — это история с продолжением. Провозглашая, что хочешь начать разговор, было бы странно немедленно его заканчивать. Я предполагаю, что этот сборник станет первым в серии подобных книг — а сами исследования и их авторы будут выходить за пределы текста, участвуя в публичных дискуссиях, дебатах, конференциях и так далее. Одна из целей Института музыкальных инициатив, в рамках которого осуществлен наш проект, — создание и инфраструктурная поддержка новых возможностей и смысловых полей для российской музыкальной индустрии. Мне хотелось бы верить, что программа «Новая критика» станет одной из них. Прием заявок на участие во второй итерации сборника начнется вскоре после публикации этой книги; отследить этот момент можно, подписавшись на соцсети ИМИ или время от времени заходя на страницу «ИМИ.Исследования»[15].
4
Этот сборник — результат эксперимента. Нам было интересно понять, существует ли в принципе предложение в области подобного письма, и рамку в связи с этим мы задавали максимально широко, фокусируясь не на темах, а на общем предмете рефлексии и моделях этой рефлексии. Тексты, которые в итоге попали в книгу, — результат не столько кураторского отбора, сколько прозрачной процедуры[16].
